Экономика должна быть разумной. Следуя подзабытому принципу, мы поймём вызовы, возникшие перед страной, оценим свои возможности и наметим цели развития. "Файл-РФ" открывает цикл бесед с ведущими отечественными экономистами. |  Иосиф Дискин. Фото: Алексей Исаев / "Файл-РФ". |
Низкая инфляция и высокие цены на нефть, крепкий рубль и стабильная банковская система не сулят, как мы теперь знаем, лёгкой жизни. Прогнозируемые по итогам этого года 3% прибавки ВВП – скорее минус, чем плюс. Ждали большего.
Сказываются мировые передряги или проблема в нас самих? С членом Совета Общественной палаты РФ, политологом, доктором экономических наук Иосифом ДИСКИНЫМ беседует редактор отдела социально-экономической жизни Владимир Лебедев.
– Иосиф Евгеньевич, в чём причины замедления экономического роста в нашей стране?
– Мы привыкли смотреть на экономику как на ресурсы-спрос-предложение. И это было правильно на определённом этапе. А сегодня главные проблемы России – институциональные.
Есть такое понятие – "лёгкая нефть". Его можно распространить на всю экономику. Есть "лёгкий рынок". Это заполнение ниш, импортозамещение в потребительском секторе.
Вернёмся, условно, на 10 лет назад. Мобильная связь – золотое дно, окупались любые привлечённые средства – западные, российские, без разницы. Ритейл: при рентабельности процентов 40 кредиты на оборотку брали по ставке 20–22, не торгуясь. Банки занимались простой работой – получали на Западе фондирование под 7–8 процентов, а здесь раздавали под 20, и можно было платить любые зарплаты, раздавать кредиты друзьям-знакомым и не обращать внимания на потери. За 10 лет у нас образовалась вторая автомобильная промышленность, выросли современные производства холодильников, стиральных машин и т. п. В итоге экономика почти удвоилась, сформировалось большое число довольно крупных компаний, и при не очень благоприятной институциональной среде всё это приносило достаточно большие деньги.
Сегодня "лёгкий рынок" снят. Есть реальная конкуренция, а фондирования с Запада практически нет. Вырастили относительно взыскательную публику – и в отношении спроса, и по зарплатам. И потеряли – в силу роста уровня жизни, доходов, тарифов – преимущества по издержкам. Для того, чтобы двигаться дальше, нужна другая экономика. А что это означает? Инновационный менеджмент, использование современных систем управления, создание продукции, которая конкурирует с западной не в категории low tech (традиционных технологий – В.Л.), а по соотношению "цена-качество".
Одно дело – взять в аренду драгу и намыть золотого песочку, совсем другое – заниматься малоприятными вещами: вести геологоразведку, обустраивать месторождения, добывать с глубины…
Для бизнеса наступила ситуация неопределённости.
– На чём же росла экономика в 2012 году? Ведь послекризисное восстановление закончилось раньше.
– Как она росла? На три с половиной процента?
Давайте смотреть, за счёт чего. Очевидно, что за счёт новых ресурсов. Внешняя торговля, экспорт сырья были вычетом из темпов роста, потому что здесь прибыло всего 1,3%. А что росло? Финансовый сектор. За последние четыре года он увеличился вдвое. Но это все тот же "лёгкий рынок". Банки росли на розничной торговле, кредитуя и потребителя, и ритейл. Плюс бешеными темпами развивалась ипотека. Это у нас научились делать. А зарабатывать на больших производственных проектах не получается, потому что нужна другая институциональная среда.
Любой новый продукт требует более серьёзных технологий. Даже там, где всё вроде бы отлажено. Легко сказать: бройлеров выращивать научились – давайте теперь бычков. Но для этого надо, во-первых, иметь высокопродуктивные породы скота, иначе при нашей зиме разоришься на кормах. Во-вторых, необходимы длинные деньги. В-третьих, нужны сотни тысяч квалифицированных, непьющих крестьян, которые работают, как часы. А всех непьющих уже забрали на птицефабрики и свинофермы. И на производство зерна, которое хорошо идёт на экспорт – Россия сегодня вторая в мире по этой части.
Упираемся в ещё одну проблему – трудовые ресурсы. Все квалифицированные кадры разобраны, а новых нет, потому что сплошь маркетологи и менеджеры. Известно что, когда Росатом пытался запустить в Петрозаводске свой завод по производству реакторов, сварщиков искали по всей стране, суля им немыслимые деньги.
– Замедление роста – реакция бизнеса на усложнившиеся условия?
– Мы до сих пор говорили об экономике как о сумме макропоказателей. А есть и другое измерение, более серьёзный индикатор.
Изменилась политэкономия. Я помню времена, когда Черномырдину, чтобы решить бюджетные проблемы, достаточно было позвонить Вяхиреву (председатель правления "Газпрома" с 1992 по 2001 год) и сказать: "Рем, тут в бюджете дыра – закрой". Тот давал команду известной даме, она перечисляла деньги, и можно было выдать нищенские зарплаты учителям и врачам… Позже проблемы бюджета и экономического роста можно было решать, собирая в Кремле полтора десятка людей – бюро РСПП.
Понятна политэкономия? Достаточно было преподать урок одному из этих полутора десятков, чтобы собираемость налогов с нефтянки повысилась в пять раз. В пять!
Это предопределило совершенно иную бюджетную ситуацию. Изменило налоговую дисциплину и многое другое. Но сегодня темпы роста определяются совсем не пятнадцатью, а, по моей оценке, примерно полутора миллионами человек. Их не соберёшь даже в самом большом зале. И с ними невозможно действовать в ручном режиме – надо разговаривать идейно-политическими средствами.
Раньше бизнес зависел, прежде всего, от губернаторов. Отсюда такое внимание "Газпрома" к личности главы Ямало-Ненецкого округа. Или вспомним известную битву олигархических группировок за Красноярского и Иркутского губернаторов. А сегодня многие компании вышли далеко за пределы своих регионов. И родной губернатор уже не поможет, а в Москве по всем кабинетам не набегаешься. Таким образом, резюмирую, предшествующие годы экономического роста сформировали платёжеспособный спрос на государство – независимое, нейтральное, правовое. Я говорю "платёжеспособный", имея в виду, что за ним стоит реальный экономический интерес.
– Бизнесу требуются определённые институты?
– Нет, спрос именно на государство. В котором действуют определённые институты. Но предложения такого государства нет. Нужно перестраивать всю институциональную систему, фокусируя её на темпах экономического роста, а мы пытаемся решить проблемы прежней жизни – сформировать хотя бы не воровское государство.
О чём ведётся разговор? Давайте поставим на Росимущество Олю Дергунову, которая честная, порядочная и достаточно богатая, чтобы не тырить. А о том, что государство должно быть не только ночным сторожем, но ещё и регулятором системы, говорится факультативно. Меры, которые принимаются – к примеру, для реанимации авиационной промышленности – это попытки ручного управления, а не выстраивание среды, адекватной новому этапу экономического развития.
Да, Глазьев предлагает институциональные вещи, но они сегодня нереализуемы по ряду причин. Первая из них – люди. Государству нужны новые. Те, что есть, считают, что бюджетная программа – это либо жертва, которая принесена для набивания карманов, либо, напротив, источник коррупции, т. е. принимать её нельзя. Обе эти позиции неадекватны ситуации. И соответственно блокируют темпы экономического роста.
– Аналитики МВФ утверждают, что причина замедления – исчерпанность мощностей. "Российская экономика достигла потолка своих производственных возможностей".
– Это не так. Экономика упёрлась в ограничения по спросу, а не по предложению. Для "Газпрома" что за проблема увеличить добычу? Во-первых, спроса нет. Во-вторых, есть рыночные ограничения в Европе, да и в России. Для металлургов что за вопрос нарастить производство? Тоже всё упирается в спрос, заградительные барьеры, демпинг со стороны Украины и т. д. Для сельского хозяйства разве проблема – давать больше молока? Никакой! Только дешёвое белорусское молоко заполонило все прилавки. Причём, обратите внимание, речь идёт о сырьевых отраслях. Но они уже не драйверы роста. Вопрос не в наращивании мощностей, даже если бы они были выбраны, а в том, что нужно менять структуру российской экономики.
Где, по-вашему, сегодня два Эльдорадо спросовых? Прежде всего – где деньги?
– В банке. Финансисты говорят: деньги есть, лимиты выбраны едва наполовину.
– Да, банки готовы предоставить кредиты надёжным заёмщикам под 11% на пять лет – если ты придёшь с проектом, где риски минимальные.
Речь о другом: где заработать, на каких рынках. В России их сегодня два. Оба – гигантские.
Первый: импортозамещение издержек в сырьевом секторе. Понятно, о чём речь? В своё время отдали иностранным компаниям сервисное направление. Задаром! Только сейчас начинаем воссоздавать то, что было. Появилась Росгеология, но этого же мало. Надо накачивать – деньгами, компетенциями, поддержкой – свои сервисные предприятия. Надо создавать преференции собственным геологическим компаниям, предоставлять налоговые льготы добывающим структурам, которые нанимают российских подрядчиков. Это рынок объёмом порядка 25 миллиардов долларов в год, а в рублях, как вы понимаете, под триллион. Огромные деньги.
Второй, ещё больший рынок – модернизация ЖКХ. 80% котельных изношены, трубы дырявые и т. д. Сегодня мы на устранение аварий тратим неизмеримо больше, чем было бы нужно на инвестиции в отрасль. Это вопрос к Минфину: "Ребята, вы говорите, что нужно заначивать деньги на чёрный день. Так в ЖКХ он давно наступил!"
Если эффективно использовать эти деньги, мы бы, во-первых, снизили тарифы, во-вторых – сэкономили бы на непрерывном латании дыр от бесконечных аварий. И люди, между прочим, не страдали бы. Тем более технические решения есть. Мой коллега Валера Фадеев (член Общественной палаты, главный редактор журнала "Эксперт") пропагандирует новое поколение пластмассовых труб, в которых практически нулевые (1–2%) потери тепла. А я продвигаю технологию, связанную с газификацией углеродосодержащих топлив с тем, чтобы не жечь мазут, не тратить дорогой газ. Но ничего же не движется! Потому что никакой управы на муниципалитеты нет, а воруют там. В объёмах, от которых волосы дыбом встают. Там везде оргпреступность, это ни для кого не секрет. На закупках, на товарных потоках сидят мэры, которые жёстко аффилированы с компаниями, для которых украсть сегодня гораздо важнее, чем заработать потом на систематической работе.
Это институциональная проблема. А объёмы в этих двух секторах – плюс 2% к внутреннему валовому продукту. Как раз получились бы те самые четыре с половиной, которые в нынешних условиях объявлены целью.
Аналогичная ситуация с инфраструктурными проектами: дороги, мосты нужно поддерживать, строить новые. В эту прорву уходят немыслимые деньги, воруется немеряно. Нужно создавать инфраструктуру досуга, которой в стране нет. Но какое строительство ни возьми, везде административная рента и воровство. Поэтому темпы роста – это сегодня институциональная проблема.
– Если по-простому – что нужно? Программа импортозамещения?
– Нет, не только. Импортозамещение – лишь один кусочек.
– Я для примера, чтобы было понятно, с чего начать.
– Я хочу сказать о другом. Нужна, прежде всего, программа институционального переустройства экономики, соответствующая новым задачам: где-то – импортозамещения, где-то – освоения новых компетенций в промышленном строительстве, чтобы российские компании могли браться за сложные технологические объекты, где-то – создания заново инжиниринговых центров.
В чём сегодня ещё одна проблема институциональная, но она же инновационная? В стране сохраняется большая фундаментальная наука. Она генерирует эффекты, открывает те или иные физические и биологические закономерности и явления, которые могли бы превратиться в конкурентоспособную продукцию. Все, что сегодня может сделать наша наука – это продемонстрировать feasibility study (техническую осуществимость), то есть альфа-образец. А основная стоимость возникает при создании бета-прототипа, инженерного образца. Там зарабатывается интеллектуальная собственность, появляется бренд. Мы сегодня это делать не способны. Потому что в прежних проектных институтах осталось по три с половиной старика, которые не имеют представления о том, как превратить идею в деньги, а новых инжиниринговых центров – три с половиной штуки. И никто, кроме государства, не вложится в это, потому что дело абсолютно рисковое.
Выступал как-то на Лиге оборонных предприятий – как раз по этой теме. У нас страна, где математика и соответственно создание моделей были любимым занятием многие десятилетия. За государевы деньги наработали огромное количество алгоритмов, моделей, отчасти программ и т. п. Первая мысль, которая приходит в голову, – собрать, систематизировать все эти залежи, сформировать банк данных для того, чтобы тот, кто начинает проектировать, не изобретал заново, а посмотрел, что есть, скомпоновал из всего этого 3D модель и экспериментировал только с тем, чего не хватает.
Кто это будет делать? Только государство, потому что оно – собственник. Но для этого же надо, чтобы был конкретный человек, который понимает, как всё устроено, способный выстроить проблемно-ориентированный банк данных. Куда люди, которые занимаются инжинирингом, могли бы обращаться, платили бы за это и пользовались моделями. А деньги достались бы тем дедушкам, которые в проектных институтах, авторам идей.
Гигантский бизнес! И что? Мне первый заместитель председателя ВПК (Военно-промышленной комиссии) говорит: мы сейчас создаем новую российскую "дарпу" (от амер. DARPA – Defense Advanced Research Projects Agency, агентство прорывных исследований для обороны), я организую встречу, вы им расскажите – это для них проект. Да, я готов. Но "дарпа" уже работает, а меня пока никто не звал.
Вот в чём содержание проблем экономического роста. Потому что со-овсем другая маржинальность, когда, имея дело с результатами фундаментальных исследований, ты продал не идею за три копейки венчуристу, а инженерный образец – за сто миллионов долларов… Это совсем другая история. И другая экономика. Где здесь производственные ограничения? Но для этого надо создать СИ-СТЕ-МУ. Того, что называется скринингом фундаментальных исследований – прочесыванием, что есть.
Почему Америка – богатая страна? Потому что там все это отлажено. Я много в Америке работал, знаю. В том же MIT (Массачусетский технологический институт) смотрят, кто чего, собирают идеи, потом проводят семинар, какой из этого продукт мог бы получиться. А дальше – кто первый добежит до адвоката, зафиксирует идею…
Это то, что я преподаю в Вышке (Высшей школе экономики). У нас же нет такой культуры, нет этой работы. Приходится объяснять своим магистрам: сколько нужно таланта, чтобы открыть новый эффект – для того, чтобы увидеть идею нового продукта или технологии, нужно ровно столько же. И кстати в России дело пошло бы замечательно. Потому что пока ещё не убито широкое фундаментальное образование, где межотраслевые связи являются естественными. Это гигантское конкурентное преимущество России. А его пытаются погубить, встроив в болонский процесс.
Я привожу конкретные примеры, какие вопросы надо решать, форсируя экономический рост. Здесь требуется содержательный анализ, глубокое знание специфики. Это совсем не то, что пишет МВФ или Всемирный банк. Там – усредненные методы для стандартных стран, которых не существует.
– Почему правительство не занимается содержательным анализом, не запускает программы, о которых вы говорите?
– А потому что там "эффективные менеджеры", которые специфики-то и не знают.
– Есть же специальные институты. АСИ, например.
– Нет, АСИ про другое. Он должен ловить единичный успешный пример и масштабировать его. Тоже пока не очень эффективный институт. Не идут к ним с нужными примерами, потому что мало людей, которые знают экономику России изнутри и одновременно имели бы опыт менеджмента на Парк-авеню (я работал там, в офисе с видом на Waldorf-Astoria). Хотя, современный менеджмент постепенно прорастает и в государственном управлении.
– Получается, всё упирается в человеческий фактор.
– Всегда! Представление, будто институты работают автоматически – это либеральный миф, под которым нет никакой основы. Все современные теории экономики исходят из ключевого значения человеческого фактора. Плюс культура и общественный климат.
Одно из гигантских достижений сталинского режима в том, что был огромный драйв. "Здравствуй, страна героев, страна мечтателей, страна учёных…". Марш энтузиастов задавал темпы экономического роста. Я знаю это от своих родителей, они – комсомольцы начала 30-х годов. Так было! Не для всей страны, конечно, но для той её части, которая двигала экономику и потом выиграла войну, был реальный драйв. Без него попытка выйти на высокие темпы роста обречена.
Штаты стали великой страной, потому что была американская мечта. Россия стала мировой державой, потому что был драйв новых рубежей. Когда-то он вёл первопроходцев в Аляску, потом помогал переселенцам осваивать Алтай… Были жертвы, но драйв помогал терпеть невзгоды.
В кисло-сладком обществе не может быть высоких темпов роста. В Европе стагнация не только потому, что нет потенциала. Там нет драйва. Нет культа людей, которые двигают прогресс. В героях – тот, кто остановил строительство вокзала. Кто придумал новую технологию, решающую проблему национальной конкурентоспособности, – вообще враг общества.
– У нас, если положить руку на сердце, разве не так?
– Абсолютно то же самое!
Разговариваю с очень высокопоставленным чиновником – выясняется, он не знает такой "подробности": российская чёрная металлургия, восемь крупнейших компаний, дающие 90% производства отрасли, находятся на технологическом уровне передовых европейских предприятий.
С другим очень большим чиновником спорил – он утверждал: нет никакой модернизации в России. Я ему сказал: есть! С нами был продюсер канала "Россия-24", и мы договорились, что организуем телевизионные экспедиции во вроде бы депрессивные регионы – пусть нам привезут доказательства чьей-либо правоты. Я потом комментировал эти репортажи.
В Иванове на месте, где работали 10 тысяч человек, стоит ткацкий агрегат, управляемый одним оператором, и производит больше, чем раньше. На заводе "Калибр", который, правда, успели раздербанить, выпускали прецизионные станки, которые поставлялись в Швейцарию. На "Уралмаш", который почти совсем погубили, пришла новая команда и сделала проект – производство современных тяжёлых буровых, которые защищены от погодных условий, комфортны для персонала – взамен низкокачественных китайских. Есть модернизация в России! Только она очаговая и осуществляется, как правило, вопреки государству. Хотя, надо сказать, на "Уралмаше" Газпромбанк навёл порядок.
А что сделали в России с ритейлом – разве не модернизация?! Чем сегодня отличаются Carrefour и российский "Перекресток"? Все то же самое, только у нас народу чуть больше. А производство бройлеров? Как только порезали квоты на импорт, за пять лет была создана целая отрасль.
Но ещё раз говорю: всё это там, где можно было развиваться без участия государства. А на новой стадии без него не обойтись. И нам нужно прозорливое, эффективное государство.
А когда есть спрос, но нет предложения, люди начинают думать, как им жить дальше и где. Появляется сайт valit, начинается политическая смута и т. д. В середине 2000-х такого быть не могло. Откуда оппозиция, когда все заняты зарабатыванием денег и для этого огромные возможности? Бизнес был готов поддержать единственный лозунг: "Спасибо Владимиру Владимировичу за нашу счастливую жизнь!".
И зарабатывали, поднимались, но вышли на уровень, на котором, между прочим, традиционно меняются механизмы. 20 тысяч долларов ВВП на душу населения – это порог, где останавливалось большое количество стран и обычно летело вниз, потому что на этой планке невозможно удержаться, если не менять институциональные основания. Это как в "Алисе в стране чудес": надо очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте.
– Какие меры должны быть первоочередными?
– Прежде всего, нужно предметно, по секторам разбираться, потому что меры нужны очень разные.
Хотя, могу сказать, первое и очень важное решение президентом принято – он меняет председателя Центрального банка. Это была необходимая мера. Хотя и недостаточная. Как человек, знающий Эльвиру Набиуллину более двадцати лет, я убеждён, что она понимает задачи экономической политики. Это первое. Второе: Совет Федерации уже предложил внести поправки в закон о ЦБ, чтобы он так же, как ФРС, отвечал не только за инфляцию и макроэкономическую стабильность, но и ещё за два вопроса – темпы роста и занятость.
– Что ещё нужно сделать, чтобы изменить ситуацию?
– Мы так увлеклись борьбой с коррупцией, что сегодня невозможно предпринять какое-либо решительное действие. Потому что оно всегда в чьих-то интересах.
Помните, был такой фильм "Достопочтенный джентльмен" с Эдди Мерфи? Адвокат его спрашивает: "Вы за это или за это?" – "А что?" – "Тогда мы возьмем деньги у одних или у других". Любое решение, меняющее рыночное равновесие, – ясно, кому-то выгодно. Вопрос состоит в другом: это ещё и в интересах страны – или нет? Нужна дискуссия о национальной повестке дня. Только инструментальная, а не демагогическая. Которая была бы приведена к приоритетам экономического развития.
Не надо сегодня пытаться поднять сразу всё. Я не уверен, что нам нужна своя лёгкая промышленность – у нас очень дорогая рабочая сила. Понятно, что шинели и спецодежду лучше шить самим, а с остальным надо разбираться.
Мы находимся в очень сложном положении – у нас относительно быстро растёт стоимость рабочей силы. И уже в обозримой перспективе могут стать неэффективными автомобильные заводы, которые мы построили в Калуге и под Петербургом. Сборка требует минимальных издержек, низкой квалификации. А где взять дешёвую рабочую силу? Чтобы ответить на этот вопрос, надо выстроить промышленную и техническую политику: где мы развиваем традиционные производства и где создаем сектора с высокой добавленной стоимостью.
Вспоминаю жаркий спор с академиком Полтеровичем: что лучше – импортировать технологии или ввязываться в риски инноваций. Кажется, теперь до многих дошли мои аргументы. Инновациям нет альтернативы по очень простой причине: импортированные технологии дают низкомаржинальный эффект. Соответственно – очень скромный вклад в бюджет. А дальше, по цепочке, снижается спрос на квалифицированную рабочую силу, на качественное образование и высокие стандарты жизни. Мы попадаем в ловушку. И только инновационные продукты могут исправить ситуацию. Но тогда надо отлаживать механизмы их появления.
Приведу ещё один исторический пример. Войну выиграли молодые сталинские наркомы – это надо ясно понимать. Когда после Испании Сталину стало понятно, что ситуация хреновая, он кинул на авиацию молодых конструкторов. Хорошо знаю эту ситуацию, потому что Семён Алексеевич Лавочкин – мой родственник, помню его рассказы.
Они, молодые коммунисты, энтузиасты, написали письмо Сталину, что готовы спроектировать новый самолёт – из дельта-древесины, алюминия было мало. И моя тётка, Роза Лавочкина (в девичестве – Дискина) немедленно собрала котомку, прекрасно понимая, чем все дело кончится. Действительно – ночью приехали, "забрали" ("Ой, Сёма, я ж тебе говорила…").
Значит, как решались вопросы с инновациями. Привозят ночью к Сталину, разговор буквальный: "Вы нам писали, что готовы. Значит, через 10 месяцев – полевые испытания". – "Товарищ Сталин…" – "Я сказал: через 10 месяцев". Лавочкин возвращается домой, утром едет в КБ Поликарпова, где был в какой-то группе проектантом. Ему начальник охраны рапортует: "Товарищ исполняющий обязанности генерального конструктора!", – а на стенке уже висит приказ: и. о. генерального конструктора – такие-то группы передать в КБ, такие-то заводы – на испытания, те-то – поставщики двигателей, того-сего, пятого-десятого.
Вот когда будет такая оперативность решений и персональная ответственность, тогда – я не призываю, чтобы у каждого перед дверью стояла котомка, – в стране возникнет та динамика, которая нужна для инновационного развития.
Одна из мер, с чего начинать: с создания серьёзной, ответственной экспертизы. В "дарпе" (а я был вице-президентом компании, которая получила грант от DARPA, правда, оно тогда было ARPA, без Defense – я не участвовал в оборонных программах США) 15% проекта – стоимость экспертиз. А у нас она сегодня до трёх не дотягивает. Там – проверяли каждую цифру, кто прокололся – выкидывался из команды. У нас сейчас единственная хорошо сделанная экспертная сеть – у Игоря Агамерзяна в Российской венчурной компании. Он на это полтора года потратил, поштучно собирая специалистов. Игорь тоже имеет опыт работы на Западе и понимает, что такое экспертиза – не группки, не шаечки, в которых "ты мне, я тебе", а отвечающая за результат. Тогда, велика вероятность, не будет ни ё-мобилей, ни фильтров от известного жулика.
Такая экспертиза существовала в Госплане – я сам был членом ГЭК. По крупным проектам она всегда проводилась на союзном уровне. На всю жизнь запомнил, как мой учитель Станислав Сергеевич Шаталин, будучи председателем ГЭКа, зарубил поворот северных рек, за которым стояли лоббисты из Средней Азии на уровне первых секретарей (компартий союзных республик) и членов Политбюро. Я знаю, как выворачивали руки… Но эксперт должен стоять насмерть! Тогда не будет и такого воровства.
Сегодня мы здесь, в Палате создаём службу общественного контроля, в значительной мере профессионального, для противодействия лоббистам и коррупции. При этом надо, чтобы и ваш брат, журналист, "отвечал за базар". Не выступал с ерундой, которую писали про "Булаву", хотя с самого начала было ясно, что там проблема комплектации и кооперации, а не конструкции. Замечательна сама идея унификации наземного и морского базирования, особенно – когда с деньгами не очень… И как только решили проблему военпредов, "Булава" раз за разом стала проходить испытания. А Соломонова (генеральный конструктор, директор Московского института теплотехники, руководитель разработки ракетного комплекса "Булава") вместо того, чтобы поддерживать, с помощью прессы почти сожрали.
– Ваши примеры, особенно из предвоенного времени, свидетельствуют в пользу того, что для экономического роста нужно ручное управление.
– Обязательно. Инновация – это человеческое измерение дела. И здесь необходимо ручное управление. Но там, где рутина, должны действовать массовые, стандартные институты, равные для всех.
Ручное управление – для творца, генерального конструктора с огромными правами, а они простые: получать под личную ответственность деньги и тратить их с пользой для дела. Еще один пример: замнаркома авиационной промышленности поехал за рубеж изучить, как там поставлено дело. Было сказано: если понадобится чего-то купить, пошлите телеграмму "Москва, Иванову". В посольстве отказывались отправлять такую телеграмму. Когда уговорил, пришло решение: выдать триста миллионов золотых рублей! И Яковлев, – речь о нём, – купил всё, что нужно для организации работы, в Германии, в Штатах и т. д.
Где сегодня Яковлевы? И где тот Иванов, который принимает решения?
Другой вопрос – как доставались эти рубли. Доставались и жизнями тех, кто работал на золотых рудниках в Гулаге, на лесоповале и т. д. Но не уверен, что был другой путь. А я всё-таки глубоко изучал этот вопрос. Не уверен, что другим путём можно было выиграть Великую Отечественную войну. Да, жизнь – безусловная ценность, но для большинства из нас такой же ценностью являются свобода и независимость страны.
Мы возвращаемся к темпам роста, потому что это вопрос о том, какую роль будет играть Россия через десять лет, в ДРУГОМ мире. Если сделаем рывок, ещё раз удвоим нашу экономику и выйдем на уровень 30–35 тысяч долларов ВВП на душу населения, мы будем глобальным игроком. Если нет…
Ещё раз: вопрос о темпах роста – это вопрос исторической судьбы России. Потому я так страстно про это говорю.