Стремительные изменения в российской экономике влекут за собой изменения и в структуре общества. За последние два года средний класс в России, согласно ряду исследований, сократился на 14 млн человек. Но, в отличие от ситуации пятилетней давности, эта группа полностью потеряла интерес к протестной активности. Наиболее неудовлетворенная часть населения теперь выглядит совсем иначе.

Данные о динамике численности среднего класса содержатся в очередном выпуске "Потребительского индекса Иванова" – обзора потребительской уверенности россиян, регулярно проводимого аналитиками Sberbank CIB. Согласно их расчетам, с начала экономического спада в третьем квартале 2014 года до настоящего времени доля граждан страны, которые идентифицируют себя как средний класс, сократилась с 61 до 51% – на 14 млн человек. Основным фактором "понижения в классе" стал опережающий рост затрат в сравнении с доходами.

По каким критериям граждане страны относят себя к среднему классу, в комментарии к "индексу Иванова" не сказано, однако понятно, что речь идет, прежде всего, об определенных потребительских стандартах, для поддержания которых требуется соответствующий уровень дохода. В начале этого года Институт социологии РАН опубликовал исследование "Российский средний класс в условиях стабильности и кризисов", в котором ежемесячный среднедушевой доход в "ядре" среднего класса был установлен на уровне 22,6 тысячи рублей, а в "периферии ядра" – 17,1 тысячи рублей (по состоянию на октябрь 2015-го). Оценка социологов РАН оказалась более пессимистичной, чем в "индексе Иванова". Тогда они отнесли к среднему классу 44% россиян, но при этом отметили, что за год экономического кризиса эта доля почти не сократилась – в отличие от предыдущего кризиса 2008–2009 годов.

Официальные статистические данные скорее подтверждают тезис о снижении доли среднего класса. За первые восемь месяцев этого года Росстат зафиксировал снижение реальных доходов граждан на 5,8% в сравнении с тем же периодом прошлого года. Сокращение доходов оказывает давление на потребление товаров, которые не относятся к категории первой необходимости. В итоге розничная торговля сократилась на 5,7%, импорт (ввозные товары составляют значительную часть "потребительской корзины" среднего класса) – на 8,6%. Падение этих показателей наблюдалось и на протяжении всего 2015 года, то есть носит уже довольно долгосрочный характер, а значит, отражение этого тренда на социальной структуре населения неизбежно.

Нулевой градус протеста

Между тем сокращение среднего класса не привело к новому всплеску протестной активности среди этой группы (если принять за аксиому, что именно средний класс был движущей силой "болотных" митингов в Москве в 2011–2012 годах). Более того, классовая риторика того времени как будто бы канула в прошлое. Формулировки, которые активно использовались пять лет назад для характеристики участников протестных акций (помимо, собственно, "средний класс", в ходу были словосочетания "креативный класс" и "рассерженные горожане"), вышли из лексикона практической политики. В ходе недавней думской кампании ни одна серьезная политическая сила не апеллировала к этой аудитории, называя ее "по имени собственному".

Руководитель центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений Василий Колташов считает, что основная причина снижения протестной активности среднего класса (в том понимании, которое подразумевалось в период "болотных" митингов) – изменения как в быте, так и в сознании тех его представителей, которые еще недавно были на острие протеста. "За последние годы экономическая система России сильно изменилась, а вслед за ней меняется и структура общества, – говорит Колташов. – Многие люди, которые были заняты в сервисной сфере, были вынуждены искать себе новое применение. Например, сокращено большое количество банковских служащих – я постоянно встречаю в Москве бывших сотрудников банков, работающих таксистами. Пострадал и рекламный сектор, например, вымерла реклама в московском метро. Многие уехали работать в регионы, потеснив тамошних менеджеров – произошла защитная миграция персонала, хотя раньше столичный средний класс абсолютно не интересовало, как живут люди в регионах. Об этом говорят риелторы: в Москве стали меньше снимать жилья. Некоторые представители столичного среднего класса даже стали фермерами".

При этом, продолжает Колташов, оказались разрушены многие иллюзии – именно здесь происходит переход от бытия к сознанию: "Раньше эти люди верили, что существует некая либеральная постиндустриальная перспектива, а сейчас они в смятении, им не до протестов. Померк образ светлого либерального будущего. Им казалось, что у них есть материальное благополучие, но недостаточно политической свободы, и если ее будет больше, то жизнь станет лучше. Теперь, под влиянием кризиса, группа, стоявшая в центре протестов 2011–2012 годов, разрушается вместе со сказочным миром, который, казалось, можно улучшить, попротестовав в либеральном духе. Если раньше многие офисные сидельцы думали, что их рабочие места естественны и они получают деньги не зря, то теперь эти места сокращены, потому что оказались нерентабельны для бизнеса".

С этой точкой зрения соглашается доцент НИУ ВШЭ Павел Родькин, отмечающий, что в политическом отношении средний класс оказался в ситуации социального отчуждения. По его мнению, так называемый средний класс (точнее, те группы, которые считаются средним классом или идентифицируют себя таковым) и сейчас лишен внятной политической программы, иными словами, элементарно не знает, чего он хочет.

"Претензии и требования этой части общества надуманны, капризны и не отражают реальных запросов общества. Элиты никогда и не собирались удовлетворять их всерьез, – считает Павел Родькин. – Протесты времен "белоленточной революции" воспринимались средним классом скорее как "игра", но играть в одну и ту же игру постоянно невозможно. Кроме того, на общество отрезвляюще подействовал пример Украины, а также последующая посткрымская консолидация, в рамках которой большинство требований "среднего-креативного класса" выглядят совсем уж неуместно".

Риторика и реальность

#Приведенного разброса мнений вполне достаточно для понимания того, что сам термин "средний класс", вполне стандартный для западных общественных наук, требует более точного определения с учетом российских реалий. "Этот термин употреблялся и употребляется во множестве значений, нес разнообразную смысловую нагрузку, – говорит Николай Силаев, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО, бывший редактор отдела политики журнала "Эксперт" (на страницах которого тема среднего класса получила значительное развитие). – Средний класс описывался как социальная база демократии, реформ, рыночной экономики, хотя идеалы демократии и либеральных реформ порой противоречили друг другу. Одни аналитики называли его опорой Владимира Путина и "Единой России" и подкрепляли это данными социологических опросов. Другие аналитики рассуждали о среднем классе как о наиболее образованной, динамичной, преуспевающей, интеллектуальной части общества, которая в силу своих этих свойств придерживается прогрессивных ценностей либеральной демократии. В этом качестве средний класс незадолго до протестов на Болотной стал превращаться в "креативный класс" – еще одно дискуссионное и, как это часто бывает, некритически заимствованное из американской социологии понятие".

Но в итоге именно участники протестов, полагает Силаев, опровергли все политически мотивированные представления о среднем классе. В ходе митингов того периода российский социолог Александр Бикбов провел серию полевых исследований, которые дали парадоксальный результат: отсутствие существенных отличий в образовании, доходах, роде занятий между участниками митингов на Болотной площади и на Поклонной горе, позиционировавших себя как патриотический и провластный. При этом участники одного и того же митинга могли разделять самые разные политические взгляды – от либертарианских до социалистических.

"Масса – и протестная, и лояльная – оказалась идеологически неструктурированной. И уж тем более не было жесткой связи: средний класс – протест. Скорее, распался сам средний класс как хоть сколько-нибудь содержательная категория. После Болотной термин "средний класс" почти не используется для описания некоей социально-политической реальности, с его помощью перестали объяснять политическую динамику", – считает Силаев.

Протесты новой формации

Если ограничиться чисто маркетинговым определением среднего класса через уровень потребления его представителей, то сейчас есть определенные надежды на то, что сокращение доли этой группы в российском обществе приостановится. Несмотря на продолжающееся падение реальных доходов и оборотов торговли, органы статистики и независимые аналитики фиксируют устойчивый рост потребительских ожиданий. По данным Росстата, в третьем квартале индекс потребительской уверенности населения вырос на 7 пунктов – до уровня в 19%. Ему еще далеко до положительной зоны, в которой он последний раз находился два года назад, но это и не минус 30%, как в начале этого года.

Рост потребительских ожиданий отмечен и в исследовании Sberbank CIB: "Индекс потребительской уверенности по итогам последнего опроса вырос – до минус 15% в III квартале 2016 года против минус 17% во II квартале 2016 года, что обусловлено ростом зарплат, ослаблением инфляционных ожиданий и опасений, связанных с курсом рубля, а также улучшением ситуации на рынке труда".

В то же время протестная активность возрастает в регионах. Это и прошлогодние акции дальнобойщиков, и "тракторный марш" кубанских фермеров, и забастовки шахтеров в Ростовской области, и акция рабочих предприятия "АвтоВАЗагрегат" в Тольятти, где перекрыли федеральную трассу с требованием выплатить зарплаты, и выступления граждан против репрессивной активности силовиков в Дагестане, и другие эпизоды.

"Как отмечают мои коллеги-социологи, протестов не стало существенно больше, чем раньше, но они стали более жесткими, более требовательными, сильно меняющими сознание людей, причем уже не в центре, а в регионах", – говорит Колташов. Именно в этом основное отличие нынешней волны от "болотной активности": акции 2011–2012 годов не получили массовой поддержки за пределами Москвы – в том числе потому, что представителям столичного среднего или креативного класса было совершенно все равно, чем живут регионы. В итоге протестная активность среднего класса, отмечает Родькин, была дискредитирована и теперь не может быть использована в реальном социальном протесте. Скорее, он может быть вызван неолиберальными реформами, которые средний класс обычно поддерживает идеологически. "В основном протесты пока носят социальный характер, но когда критическая масса социальных протестов нарастает, это уже политика, – резюмирует Колташов. – Сейчас этого нет, но все зависит от того, как будет складываться ситуация в экономике и какие рабочие места будут появляться".