«Лгать про фабрики трупов»: Как автор «Винни-Пуха» работал на британскую пропаганду

Филипп Прокудин

Первая мировая война "подарила" миру не только оружие массового поражения, но и феномен тотальной пропаганды. Законодателями мод выступили британцы, разработавшие и применившие методы промывки мозгов, эффективные по сей день. Дело об отравлении Скрипалей, где нет фактов, но есть страшные обвинения; бездоказательные громкие заявления о химических атаках правительственной армии в Сирии — Лондон верен собственным традициям информационной войны. Корреспондент РИА разбирался, как создавалась британская пропагандистская машина.

Анонимные "свидетели" зверств

Бюро военной пропаганды, известное как WellingtonHouse, было основано в самом начале войны — в августе 1914-го. Чтобы понять, как вести новое дело, привлекли профессионалов — литераторов. В сентябре в WellingtonHouse на совещание приехали Арнольд Беннет, Артур Конан Дойл, Гилберт Кийт Честертон, Джон Голсуорси, Томас Харди, Герберт Уэллс и другие — всего 25 человек.

"Тогда еще не было массмедиа в современном понимании — даже радиовещания. Поэтому пропаганда адресовалась прежде всего собственному населению. Главная цель — внушить мысль: войну надо продолжать", — говорит историк, специалист по Первой мировой Кирилл Копылов.

Арсенал агитатора был ограничен. "Газета, листовка, карикатура... Плакаты того времени сейчас кажутся наивными, кричащими, бьющими в лоб. Но следует учитывать, на кого они были рассчитаны", — отмечает Копылов.

Надо было заставить ненавидеть вражеских солдат. Для этого противнику приписывали невероятные зверства. Один из наиболее известных продуктов Бюро военной пропаганды — так называемый отчет специальной комиссии Джеймса Брюса о зверствах немцев в Бельгии: убийствах пленных и раненых, мирных жителей, поджогах домов, использовании женщин и детей в качестве живого щита.

Все это — со слов свидетелей, бельгийцев, бежавших с оккупированных территорий. Документ, напечатанный на всех основных европейских языках, заметно повлиял на общественное мнение в странах Антанты.

Потом, правда, выяснилось, что оригиналов показаний в британском МВД, куда их сдали на хранение, нет.

В годы Второй мировой часть архива, уже поврежденного бомбежкой, нашлась. Но сомнения в достоверности отчета не развеялись: свидетельства оказались анонимными. По официальной версии, имена не фиксировались ради безопасности свидетелей, которым могли отомстить немцы.

Историки установили: при вторжении в Бельгию германской армии действительно погибли тысячи мирных граждан, в том числе женщины и дети. Это отражено в отчете. Но рассказы об изнасилованиях, отрезанных конечностях, младенцах, насаженных на пики, и тому подобном — чистая фантазия.

Тем не менее в 1915-м дело было сделано — "осадок остался". А за отчетом последовали и другие "упоительные" истории. Например, в том же году пропагандисты поведали о распятом канадском солдате. Якобы его немцы пригвоздили штыками к двери сарая где-то под Ипром.

В 1917-м TheTimes и Daily Mirror сообщили о фабрике по переработке трупов. Источниками послужили статья в бельгийской газете, издающейся в Лондоне, и репортаж берлинской LokalAnzeiger. При переводе с немецкого вместо лошадиных "туш" получились "тела", а вместо "клея" — "известь".

"Эту историю цинично запустил один из сотрудников подразделения британской пропаганды, человек, хорошо владеющий немецким и прекрасно осведомленный о том, что Kadaver означает "туша", а не "тело", но также знающий, что ради общественного резонанса командование союзников это искажение проглотит", — писал позднее британский философ Бертран Рассел, занимавшийся историей британской пропаганды.

"Нельзя сказать, что немцы не проявляли жестокости. Было и сожжение библиотеки Лувенского университета, были и расстрелы заложников и тому подобные события, не красящие германскую армию, — перечисляет Копылов. — Все это было. Но не в тех масштабах, в которых это преподносила британская пропаганда".

"Все-все-все" на фронт

Американский историк Элис Гольдфарб Маркус свела арсенал британских методов убеждения масс к восьми принципам:

используем стереотипы;

описываем противника в уничижительных выражениях — немцев, в частности, называли гуннами и бошами;

подбираем удобные факты и опускаем неудобные;

распространяем истории о зверствах противника;

повторяем лозунги;

преувеличиваем малые победы, крупные поражения замалчиваем;

создаем у населения понятный образ врага, ("немецкие милитаристы");

давим на то, что "все патриотично настроенные люди должны быть с нами"".

Война быстро приняла позиционный характер, все стороны несли ужасающие потери, а правительствам приходилось рассказывать рекрутам и населению в тылу совсем другое. "Пропаганда менялась. Война шла четыре года, и настроения 1914-го отличались от настроений 1918-го. Если на первых порах истории о гуннских зверствах и умученных тевтонами маленьких, но гордых бельгийцах шли на ура, то к концу войны британцев уже больше волновали собственные трудности. Поэтому операция по захвату генералом Алленби Иерусалима мыслилась в том числе и как пропагандистская акция: "Хоть какое-то достижение за долгий срок тяжелых испытаний". К Алленби перед вступлением в Иерусалим послали кинематографическую бригаду и спичрайтера", — говорит Копылов.

Военным пропагандистом служил и автор книги "Винни-Пух и все-все-все" Алан Милн. По нему видно, как менялись настроения британского общества.

В период патриотического подъема он вступил в Уорикширский полк и отправился на фронт. Вернулся с материка негодным к строевой службе. Его определили в секретный отдел военной пропаганды MI-7b. То есть пошедший под действием агитации добровольцем на фронт литератор теперь должен был сам сочинять агитки. Но к тому моменту Милн уже стал пацифистом.

В 2013 году благодаря случайности нашлась часть архива этого отдела. Там были и стихи Милна. Под псевдонимом "Капитан батальона велосипедистов Уильям Шекспир" он откровенно писал о том, что приходится лгать о "трупных фабриках гуннов". "Здесь не увидишь в упор врагов, но надо сидеть и нести пургу" — так завершается одно из стихотворений.

"Поддерживать градус неадеквата бесконечно невозможно. Когда настигает суровая реальность в виде миллионных потерь, нехватки всего, колонн беженцев, любая пропаганда бессильна. Хотя англичане верили, что пропаганда поможет преодолеть трудности", — резюмирует Копылов.

"Народные чувства просты и однообразны"

Историк Стефан Гёбель возглавляет Центр изучения войны, пропаганды и общества в Кентском университете. Его труды посвящены влиянию Первой мировой на британское и немецкое общество.

Он написал об этом статью в Оксфордском справочнике по истории Европы 1914-1945 годов. Рассказ о пропаганде Гёбель начинает с реальной истории, которая, однако, выглядит как притча: "В октябре 1918-го звукозаписывающая компания Gramophone Company послала руководителя своей студии в Лондоне на Западный фронт с заданием записать звуки войны. На записи продолжительностью две минуты Королевская гарнизонная артиллерия (тяжелые орудия. – Прим. ред.) стреляет под Лиллем снарядами с отравляющим газом. Завершается все патриотическим обращением — поддержать кампанию военного займа: "Снабжай орудия облигациями займа как снарядами и помоги выиграть войну". По трагической случайности главный звукорежиссер надышался газом в командировке, вернулся домой больным и скончался до того, как запись была опубликована".

Британскую пропаганду в странах-противниках курировал лорд Нортклифф — Альфред Хармсворт, медиамагнат, успешный издатель, основатель одной из самых популярных газет — The Daily Mail. До войны и в ее начале он много потрудился для формирования в обществе и элитах антигерманских настроений.

Его коллега, редактор газеты The Star Альфред Гардинер, отзывался о нем так: "После кайзера (правителя Германской империи Вильгельма II. — Прим. ред.) лорд Нортклифф сделал больше, чем кто либо из живущих ныне людей, чтобы приблизить войну".

С лордом Нортклиффом связано и распространенное представление о необычайной эффективности британской пропаганды. Немцы даже направили корабль к берегам Соединенного Королевства, чтобы артиллерийским огнем уничтожить его дом. Якобы так вражеская агитация досаждала кайзеровской Германии.

Сам лорд Нортклифф оставил после себя несколько методических указаний: "Никто не будет обвинять самого себя, если есть кто-то еще, кого можно обвинить. Негодование в адрес других — это естественное состояние человека".

Руководитель германской военной разведки в Первую мировую полковник Вальтер Николаи вывел такую формулу: агитация не должна оставлять сомнений.

"Народные чувства не сложны, они очень просты и однообразны. Тут нет места для особенно тонкой дифференциации. Народ говорит "да" или "нет", он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или неправ! Все это английская пропаганда самым гениальным образом поняла и учла. У англичан поистине не было половинчатости, их пропаганда никаких сомнений посеять не могла", — говорил он.

Цель – создать ненависть

Трудно сказать, насколько германские, австрийские, османские и болгарские солдаты верили британской агитации. Ведь об эффективности или, наоборот, полном провале пропаганды рассказывали все те же пропагандисты — журналисты, издатели, медиамагнаты. "И у них всегда присутствовала существенная доля самопиара", — отмечает Копылов.

"Первая мировая война, несомненно, стала катализатором развития пропаганды, которая финансируется государством, — комментирует РИА Новости бывший глава Центра изучения пропаганды Кентского университета профессор Дэвил Уэлч, соавтор труда "Пропаганда и убеждение масс: Историческая энциклопедия с 1500 года и до современности". — Все противоборствующие стороны этим пользовались. Вместе с тем есть тенденция переоценивать ее значение и забывать, что пропаганда, включая описания зверств, широко использовалась и до этого. Введение в оборот понятия "тотальная война" убедило правительства, каких бы политических взглядов они ни придерживались, что война должна быть "оправданна". А угрозы от врагов следует излагать в самых простых выражениях, чтобы создавать необходимую ненависть".

Доктор Гёбель считает, что "у пропаганды, конечно же, давняя традиция, но верно и то, что Первая мировая обозначила новую эру в истории политического воздействия".

"Не всегда пропаганда направлялась национальными правительствами; на самом деле самая мощная пропаганда была формой мобилизации самих себя, самомобилизации, которая, в свою очередь, идет изнутри гражданского общества", — уточняет он в комментарии РИА Новости.