20.01.21 08:43
В России я живу уже восемь лет и неоднократно замечал: многие русские говорят, что в их стране не существует свободы слова. Понятно, что там, где нас нет, трава всегда зеленее. Но вот уже восемь лет у меня складывается впечатление, что я не могу выразить себя так, как мне хотелось бы, именно когда я во Франции. Как я часто говорю, если в Советском Союзе можно было смеяться только на кухне, то в Европейском Союзе уже нельзя смеяться даже там.Запад сталкивается с критически важной проблемой своей идентичности. Будь то теракты, выборы или пандемия COVID-19 — вне зависимости от темы всегда возникает важный вопрос о свободе слова. Можно ли критиковать мусульманского пророка? Можем ли мы позволить себе подвергать цензуре действующего президента, как американские СМИ сделали с Дональдом Трампом? Можно ли сомневаться в происхождении пандемии, критиковать санитарные меры правительств и ставить под сомнение эффективность различных вакцин? Эти вопросы, которые на первый взгляд кажутся несвязанными, тесно сплетены, поскольку сотрясают фундамент того, что является западной "мягкой силой" на протяжении десятилетий.
Какая свобода?Теоретически граждане Соединенных Штатов благодаря первой поправке к конституции страны обладают полной свободой слова, но политическая корректность теперь на таком уровне, что большинство людей воздерживается от выражения своих мыслей. В наши дни безраздельно господствуют антирасистские догмы и гендерные теории. В некоторых университетах, как, допустим, в нестандартном Университете Эвергрин в штате Вашингтон, даже была изобретена концепция "системного расизма": его невозможно видеть, ощущать, слышать, но он повсюду. Все белые люди — расисты, но они не могут об этом спорить, потому что это лицемерно с их стороны. Антирасизм, который сам по себе является лицемерием, также является бизнесом, а в некоторых случаях рычагом власти и для многих настоящей идеологией.
В Эвергрине разумные преподаватели полностью подчиняются прогрессивной администрации и меньшинству (30%) несчастных студентов, которые повсюду видят расизм и гендерные атаки. Любой человек, который этому не подчиняется, будет cancelled (отменен, выключен). То есть можно оскорбить его, нанести ущерб его моральной или даже физической неприкосновенности, потому что он больше не существует в социальном поле.
Американский сериал "Гриффины" все еще сохраняет ироничный и черный юмор в 2020 году, но уже значительно сдает, теряет то, что его прославило: критику всего и всех, юмор, не щадящий никого, будь то политики, расы, религии, инвалиды. Отныне все должны как-то исправиться, засвидетельствовать свою благонадежность. В конце концов, помимо вульгарности первой ошибкой Трампа была его излишняя откровенность.
По эту сторону Атлантики игра немного отличается. Допустим, во Франции — стране, которую я довольно хорошо знаю и которая является одним из западных государств, где существует наибольшее число исключений из свободы слова. Она ограничивается рядом законов, защищающих другие основные права (таким образом, оскорбление является одним пределом, защита чести — другим, борьба с отрицанием и ревизионизмом холокоста — еще одним и т. д.).
Политкорректность во Франции не такая жестокая, как в Соединенных Штатах, хотя она масштабируется, а догмы антирасизма распространяются повсеместно. То есть национальная система другая, но свобода слова — жертва того же противоречия. После убийства исламистом профессора Самюэля Пати (который наивно показал во время урока знаменитые карикатуры с мусульманским пророком из газеты Charlie Hebdo) президент Эммануэль Макрон настаивал на том, что Франция не откажется от свободы слова и права на карикатуру. Проблема такого утверждения, помимо того что оно обязательно должно было вызвать гнев мусульманского мира, заключается в том, что оно неполно.
Макрон должен был сказать, что Франция не откажется от своей свободы слова и карикатур… за исключением некоторых категорий людей. Мусульман и христиан с религиозной точки зрения можно критиковать, евреев — никак. Иначе в суд. Белых мужчин старше пятидесяти можно критиковать, иммигрантов, женщин и гомосексуалистов — нет. Мы видели нападки на пятидесятилетнего писателя Яна Муакса, когда тот объяснил, что предпочитает двадцатипятилетних женщин. С другой стороны, одна лесбиянка без каких-либо проблем опубликовала книгу с красноречивым названием "Мужчины: я их ненавижу".
Реакции были бы совершенно противоположными, если бы женщина в возрасте Муакса сказала, что любит молодых эфебов, а мужчина опубликовал бы книгу под названием "Женщины: я их ненавижу" (которую он, впрочем, никогда не смог бы опубликовать). Это отнюдь не теория: брак Эммануэля Макрона с его женой Брижит (которая на двадцать пять лет старше) всегда выдвигался в СМИ как нечто "красивое", "позитивное"; с другой стороны, социолог Стефан Эдуард потерял работу на телевидении из-за комментариев о женской логике, которые "феминисты" сочли женоненавистничеством.
Русские удивятся, но французская система по своим законам и духу времени в целом является одной из самых репрессивных на Западе. После победы Трампа в США в 2016 году демограф Эммануэль Тодд изумил собеседников на круглом столе, сказав: "Франция больше не демократия! Мы делаем вид, что это демократия, но это иллюзия, комедия, театр. Мы критикуем американскую демократию, но делаем вид, что сами демократы!"
Итак, свобода слова, этот флагман западной пропагандистской индустрии, крайне подорвана продвижением различных меньшинств. Восторженный участник событий 1968 года Даниэль Кон-Бендит, чье влияние и вездесущность во французских СМИ всегда были для меня загадкой, несколько лет назад заявил в ходе передачи, что демократия — это власть меньшинств над большинством. На этом уровне инверсии смысла как следует понимать выражение "свобода слова"? Как концепцию, которая не принимает никакого универсального определения.
Прилив и отливКак и в отношении всего, что связано с "социальными завоеваниями" или "фундаментальными свободами", общепризнано, что свобода слова — "прогресс", который был вырван демократическими силами у прежнего режима, результат борьбы, выигранной стороной доброты у мракобесия. И что нельзя дать задний ход, поскольку такое благодеяние должно быть обеспечено всем и каждому на всю оставшуюся историю человечества. "Запрещено запрещать!" — говорили исступленные студенты в мае 1968 года (не зная, что юморист Жан Янн впервые произнес это как издевку). Все это, разумеется, совершенно неверно.
Во-первых, потому, что, как и в случае демократии, полная свобода слова (то есть теоретическая концепция, которую используют в политических и геополитических маневрах) может существовать только в случае устойчивого экономического развития. Как хорошо объясняет французский инженер и специалист по климату Жан-Марк Жанковиси, современная демократия является следствием промышленного развития: она впервые появилась в Англии, которая первой совершила промышленную революцию, а затем постепенно распространилась на другие страны.
Ссылаясь на предстоящий климатический кризис, который, по его мнению, неизбежен, Жанковиси говорит о сокращении (или даже исчезновении) демократии и грядущих ограничениях свобод. Французские меры против пандемии COVID-19 таковы, что даже очень серьезная немецкая газета Die Zeit назвала Францию Абсурдистаном. Свобода слова, свобода передвижения — во время атрофии или развития всегда есть проигравшие: просто потому, что и то и то является кризисом.
Промышленная революция никогда не была лишь взрывом технического прогресса. Она также подрывала моральные, этические и религиозные рамки общества. Кризис работает точно так же. Все меняется, но очевидно, что это происходит постепенно и пропорционально соотношению действующих сил. Критиковать Ватикан стало возможно только с определенной стадии развития. Не критиковать Ватикан — отныне самое полное мракобесие. Параллельно либерализм стал глобальной идеологией, но сейчас, после двадцати лет разных экономических кризисов, появляется все больше и больше оппонентов либерализма. Как говорит антрополог Гюстав Лебон, когда два человека в разговоре начинают опровергать одну и ту же идею, которую все считают истиной, это уже смерть этой идеи, даже если ее исчезновение займет некоторое время. Подавляющее большинство христиан (например, 87% в 2009 году во Франции, 74% в Швейцарии) больше не верят в Воскрешение!
Поскольку человеческий мозг — потрясающая, но ограниченная машина, он редко может естественным образом воспринимать эволюцию, что усугубляется, когда он сталкивается с каким-то особенно сильным шоком. Уже десять лет многие французы, слушая скетчи юмориста Пьера Депрожа, который считал, что смеяться можно над всем, но не со всеми, говорят: "Сегодня этого уже не скажешь!" Депрож умер в 1988 году. Понадобилось около тридцати лет, чтобы осознать эти перемены. И они французов шокируют. Но люди одурачены монотонной постепенностью развития событий.
Поскольку свобода слова зависит от соотношения действующих сил, она обязательно должна подвергаться ударам со стороны восходящих сил и сопротивлению со стороны нисходящих. (Это силы, которые в течение некоторого времени должны согласовывать позиции друг друга ради поддержания определенного равновесия и влияния, готовя таким образом приемлемый дискурс.) Французский писатель Франсуа Бегодо справедливо отметил, что президент Макрон был представителем "легкой буржуазии", но стал по своей природе более жестоким, когда кризис "желтых жилетов" поставил под сомнение его власть слова во время пандемии COVID-19.
Точно так же резко сократилась свобода слова во время пандемии. Мнения врачей были подвергнуты цензуре или такие специалисты были уволены, подразделение британской армии — бойцы информационного фронта объявили войну тем, кто пропагандирует отказ от вакцинации, и т. д. Аналогичное явление можно наблюдать в контексте климатических вопросов, так как "климатоскептики" (те, кто сомневается в теории глобального потепления или не сомневается в этом, но считает, что меры, которые необходимо принять, ничего не изменят) по-прежнему являются изгоями в больших СМИ.
Вопрос здесь не в том, кто прав, а кто неправ, а в том, кто имеет право высказываться. Во время кризиса право на высказывание тех, кто ни на стороне восходящих, ни на стороне нисходящих сил, всегда отсутствовало. Или существует лишь на кухне и между доверенными людьми.
Свобода слова — это концепция, которая не принимает никакого определения, которое было бы универсальным. Кроме того, ее невозможно заморозить во времени. С суда над Сократом (399 год до н. э.) до наших дней ничего не изменилось: свобода слова существует только в рамках представлений держателей власти. Поэтому любые дебаты о свободе слова следует рассматривать не как определение того, кто фактически является носителем власти, а как анализ изменений в обществе, в котором мы живем.
В эти кризисные времена Запад, который давно построил иллюзию, что свобода слова — один из флагманов его "системы", мог бы сделать вывод о своей шизофрении. Свобода слова в обществе потребления — это прежде всего способ сделать так, чтобы массы не думали, что у них еще есть свобода думать. Американская мечта, в конце концов, всегда была только мечтой.
veldinc`
20.01.21 10:38
Все, что строит мир Запада, рано и поздно становится нацизмом со всеми его атрибутами: концлагерями, подавлением несогласных, запретом свободы слова и других свобод и т.д. Просто раньше это было в физическом смысле, а теперь больше в цифровом. Но рано и поздно, все это из цифрового мира перейдет в раельный, превзойдя все самы страшные предположения...delta
20.01.21 22:34
Feather
22.01.21 08:41
Свобода слова.RML
22.01.21 10:32
В СССР не было свободы слова, но сидели же на кухнях и свободно говорили как хотят себе красивый импортный гарнитур и как все надоело - никто же отсутствие свободы слова в СССР не ставит под сомнение тем, что там на кухнях свободно говорили чего хотят?