22 июня 1812 года император французов Наполеон из ставки в польских Волковышках (ныне Вилкавишкес в Литве) обратился с воззванием к своей армии — по сути, к войскам объединённой Европы. Напомним, что в готовой к броску на восток Grande Armée французы составляли лишь половину «штыков», остальные: поляки, немцы из Рейнского союза и Пруссии, итальянцы, испанцы, хорваты, плюс союзный австрийский корпус.

Похожий по составу «интернационал» (исключая разве что поляков) перейдёт границу СССР 22 июня 1941 года.

Итак, Бонапарт в традиционно пафосном, но нетипично кратком воззвании обвинил Россию в нарушении Тильзитского мирного соглашения и назвал предстоящую войну с Россией «второй польской войной»:

«Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн и тем не покинут своих союзников на её произвол».

Любопытно смысловое совпадение с инструкциями Иоахима фон Риббентропа послу Рейха в Москве Вернеру фон Шуленбургу от 21 июня 1941 года, на основе которых дипломат и передал соответствующую ноту наркоминделу Вячеславу Молотову. Нашу страну и в этот раз обвинили в «нарушении клятв», в данном случае договорённостей от августа-сентября 1939 года, а также в подрывных действиях против союзников немцев — Финляндии и Румынии.

Логика объединённой Европы образца 1812 и 1941 годов не изменилась. Было, правда, отличие в соблюдении писаных правил войны.

Великая армия перешла пограничную реку Неман через два дня после обнародования воззвания императора, 24 июня 1812-го, а Шуленбург вручил ноту Молотову в 5:30 утра 22 июня 1941-го, уже часы спустя после вторжения вермахта, в том числе через тот же Неман. Наполеон всё же не опустился до вероломного нападения. Но характерно совпадение пафоса Волковышкского воззвания и обращения Адольфа Гитлера к нации, которое Йозеф Геббельс зачитал по Великогерманскому радио в те же 5:30 утра 22 июня.

У Наполеона было так: «Россия увлечена роком. Судьба её должна свершиться… Мир, который мы заключим, принесёт с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы».

Гитлер вторил предшественнику:

»… На протяжении двух последних десятилетий еврейско-большевистские правители Москвы старались поджечь не только Германию, но и всю Европу. Не Германия пыталась перенести свое националистическое мировоззрение в Россию, а еврейско-большевистские правители в Москве неуклонно предпринимали попытки навязать нашему и другим европейским народам свое господство». И далее — о «величайшем по своей протяжённости выступлении войск», которое должно стать роковым для Советской России и «обеспечить безопасность Европе».

Параллели с неудачами Наполеона

Ориентировался ли Гитлер на Наполеона, когда утвердил дату начала операции «Барбаросса»? Такое утверждение можно встретить в публицистике, но документальных подтверждений этому нет. Так что это предположение стоит в ряду других — о том, что фюрер из склонности к мистическому наследию предков приурочил нападение на СССР к Sommersonnenwende — Дню летнего солнцестояния.

Или, как предполагает ряд авторов, фюрер символически «привязал» его к годовщине капитуляции Франции. 22 июня 1940 года французы подписали перемирие, которое верхушка Третьего рейха обставила со всем возможным символизмом. Публичное унижение Франции состоялось в том же самом месте — городе Компьене, где в ноябре 1918 года была подписана капитуляция Второго рейха — кайзеровской Германии. В том же самом вагоне, который вывезли из музея через специально пробитую в стене дыру.

Так что дата 22 июня, конечно, была важна для ефрейтора Первой мировой войны Гитлера. Но, повторимся, документальных свидетельств «привязки» даты нападения на СССР к 1918 или 1812 году в сохранившихся документах Рейха нет.

Есть точка зрения, подтверждённая документально и общепринятая в исторической науке. Директиву ОКВ (Главного командования вермахта) №21 — она же план «Барбаросса» — Гитлер подписал 18 декабря 1940 года. Документ содержал дату «окончания приготовлений» к реализации плана — 15 мая 1941-го. Но затянувшаяся кампания на Балканах сдвинула сроки. Уже по завершении оккупации Югославии и Греции, 30 апреля 1941-го, в «Барбароссу» была внесена скорректированная дата — 22 июня.

С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов, что Гитлер, даром что не получил систематического образования, был хорошо знаком с военной историей, и в том числе историей «Наполеоники» — недаром одной из настольных книг был труд Карла фон Клаузевица — прусского военного теоретика и практика времён наполеоновских войн (к слову, в кампанию 1812 года, когда пруссаки выступили на стороне Бонапарта, Клаузевиц перешёл на русскую службу).

То, что две Отечественные войны начались для нас в один и тот же день, может быть простым совпадением, но вряд ли Гитлер случайно начал свою «русскую кампанию» летом — как и предшественник, рассчитывая на быстрый разгром нашей страны.

Символические параллели с наполеоновским нашествием стали проводиться в первый день Великой Отечественной — в Послании к пастырям и верующим митрополита Сергия (Страгородского), местоблюстителя патриаршего престола. Река Березина не символически, а вполне практически стала препятствием при наступлении вермахта, так же как и при отступлении армии Наполеона.

А в октябре 1941-го, когда на Бородинском поле части немецкой 4-й армии вступили в бой с подразделениями 32-й стрелковой дивизии Западного фронта, командирам частей раздали знамена русских («царских»!) полков, участвовавших в Бородинской битве в сентябре 1812-го.

Тогда же, осенью 1941-го, гитлеровские военачальники вспомнили о неудачном опыте наполеоновского блицкрига — из-за хода битвы под Москвой:

«Немецкие армии были измотаны, и, по мере того как ухудшалась погода, передвижение войск становилось все более затруднительным… Большинство немецких генералов стояли за то, чтобы прервать наступление и занять выгодные позиции на зиму. Они вспоминали печальный опыт Наполеона. Многие из них начали перечитывать мрачный отчет Коленкура», — отмечал один из ведущих британских военных теоретиков и историков Бэзил Лиддел Гарт. Дипломат Арман де Коленкур сопровождал своего императора в русском походе Великой армии и зафиксировал провал этого похода.

Фотографии закутанных в невообразимые лохмотья пленных солдат армии Паулюса явно заставили исторически подкованных немецких офицеров вспомнить картины бегства Великой армии (где, напомним, служили пруссаки, рейнландцы и австрийцы). Впору было сделаться фаталистом, каковым стал Бонапарт к 1815 году, — тем более что в череде символически совпавших дат было ещё одно событие, поставившее точку в истории наполеоновского проекта объединённой Европы.

Ещё одно 22 июня

Был и ещё один документ, подписанный тоже 22 июня и тоже Наполеоном Бонапартом, только в 1815 году. Его вспоминают гораздо реже, чем то, что принималось в 1812, 1940 и 1941 годах. Это второе и, как оказалось, последнее отречение императора от престола после поражения при Ватерлоо, после которого в жизни этого завоевателя будут только попытка к бегству за океан и ссылка на остров Святой Елены.

Ещё совсем недавно самоуверенный завоеватель оправдывался перед соотечественниками так:

«Начав войну для сохранения национальной независимости, я рассчитывал на объединение всех усилий, всех желаний и на содействие всех авторитетов нации. Я имел основание надеяться на успех и не придавал значения всем направленным против меня декларациям правительства…». И закончил на пафосной ноте: «Я приношу себя в жертву ненависти врагов Франции».

Гитлер закончил иначе, чем Наполеон, но его последнее слово к «подданным» — политическое завещание, продиктованное 29 апреля 1945-го, разительно напоминает заявления Бонапарта за 130 лет до того. Те же уверения в том, что не хотел войны, но-де был вынужден отвечать на происки врагов, а теперь вместе с народом приносит себя в жертву — правда, в данном случае не во имя «национальной независимости», а во имя идей национал-социализма.

Сомнительно, чтобы до войны или в годы Второй мировой Гитлер внимательно знакомился с «политическим завещанием» Наполеона — он, как и Бонапарт, при всех претензиях на мессианство даром предвидения не обладал и не мог представить, что даже ссылка на далёкий остров ему не светит. Как не светит и тем лидерам «просвещённой Европы», которые захотят повторить опыт предшественников.