Геродот поведал такую историю борьбы с коррупцией в глубокой древности. Персидский царь Камбиз (VI век до н.э.) осведомился у схваченного с поличным судьи-взяточника Сисамна, кем он видит своего преемника. Мздоимец, по-прежнему движимый жадностью, возжелал увидеть таковым своего сына. И царь согласился с этим, повелев, однако, содрать с продажного судьи кожу и обить ею кресло, с которого новому судье предстояло вершить правосудие.

В Позднем Средневековье (в эпоху Возрождения) были довольно распространены визуальные наставления (экземплумы) администраторам и судьям о соблюдении справедливости и честности. Пожалуй, самое известное из них – это картина Герарда Давида "Суд Камбиса" (1498 г.), находится в музее бельгийского города Брюгге.

Сюжет вдохновлен историей, поведанной Геродотом. На одной картине изображена экзекуция. Другая сцена – смертельно бледный преемник, который восседает на кресле, на которое накинута содранная кожа казненного отца.

Как тяжкий грех коррупция издревле осуждается в священных текстах всех ведущих конфессий.

Однако, невзирая на все религиозные запреты, на все экземплумы и на все принимаемые на протяжении веков законы, миллионы взяток по-прежнему ежедневно даются и получаются. И ежедневно же миллиарды людей страдают от последствий коррупции.

Экзистенциальное измерение коррупции – предательство. Коррупционер готов предать за деньги, привилегии, услуги всех и вся. Ценность денег и жажда наживы обрушат и ценность свободы, и ценность права как такового.

Коррупция предает забвению и поруганию одну элементарную и в то же время святую истину: должностное лицо, назначенное или выборное, какое бы высокое положение оно ни занимало, наделено властью исключительно для надлежащего выполнения лежащих на нем публичных обязанностей; его долг – служить суверену, а не превращать их в объект наживы. Тем самым государство превращается в открытого врага всех тех, кого оно должно представлять и защищать.

Коррупция по своей сути есть АНТИ-ПРАВО, одна из главных угроз всему, что дорого человечеству. Обычно праву принято противопоставлять произвол, который творит не связанная правом сила. Например, терроризм, нацизм – это, очевидно, зло, явное анти-право. Но такая зримая и очевидная антитеза лежит, что называется, на поверхности. Многоликость и изумительная способность к камуфляжу превращают коррупцию – в сравнении с диким разгулом насилия – в гораздо более коварного врага.

Еще Шарль Монтескье отмечал: "Известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею". Дача и получение взяток, кумовство превращаются в инструменты получения благ в обход права и закона.

Не берусь утверждать, что коррупция гнездится в ДНК человека. Но убежден, что перед нами – повсеместное и, судя по всему, неистребимое явление.

Что поделать, человек, естественно, предрасположен везде и всюду искать и извлекать выгоду для себя. В противном случае, он, скорее всего, не очутился бы на вершине эволюционной пирамиды. Да и просто не выжил бы в жестоком соперничестве с естественными конкурентами по пищевой цепочке, вооруженными отсутствующими у человека клыками и рогами.

По этим ли, дарвинистского толка, соображениям или же, как утверждает христианское вероучение, по причине своей первородно-греховной испорченности, человек, увы, предрасположен не только к творческому полету, общественному служению, семейным добродетелям и тихим домашним радостям. Ему присущи и низменные стремления, на самой грани и за гранью нравственного и юридического закона.

Наступление коррупции, помимо фактора личной моральной порочности, обусловлено также общим падением духовной культуры общества, которое ценностно дезориентировано и опустошено. Потребительское общество живет под девизом "бери от жизни все". Вследствие этого мировоззренческого вывиха, весь драматизм последствий которого мы сейчас даже представить не можем, честный труд, на протяжении тысячелетий находившийся на высоте нравственного пьедестала, в глазах многих наших современников перестает быть сколько-нибудь значимой ценностью. А притягательными оказываются, наоборот, неправедные формы обогащения, включая самую распространенную из них – коррупцию.

Одним словом, она присуща человеческому естеству. И пока не доказано обратное, весь имеющийся в нашем распоряжении опыт заставляет предполагать, что во всех обществах всегда были, есть и будут те, чьи амбиции и жадность, стяжательство и алчность толкают к коррупции.

Безудержная жадность верхов, разнуздывая гиперпреступность, является своего рода "сверхпреступлением". Его онтологическая пагубность – по сумме всех социальных и политических, психологических, культурных, экономических и международных последствий – намного превышает ту общественную опасность, что в уголовно-правовой науке принято соотносить с коррупционным промыслом.

Появление теорий "клептократического государства" и "коррупционного захвата государства", сфокусированных на феномене системной коррупции, превращающейся едва ли не в главное целеполагание публичной власти, совсем не случайно.

Возникает новая, неведомая классической типологии, представленной в "Политике" Аристотеля, модель властвования – клептократия. Она водворяется там, где правящий режим преследует одну-единственную цель – максимизации собственного богатства. Где те, кто оседлал командные высоты в публичном управлении, используют властные полномочия для личного обогащения. Под коррупционной сверхзадачей оказываются и правоприменение, и регулирование – в первую очередь, само собой, в области налогов и субсидий, регулирования банковской деятельности и приватизации, внешней торговли и государственного заказа.

В такой опасности для цивилизации права преступные метастазы поражают всю элиту. Размывается необходимое в правовом государстве разделение между административной и экономической верхушками – официальное положение становится отмычкой для незаконного финансового преуспеяния. Высшие чиновники с легкостью обращаются в марионеток хозяев экономики. И стирается грань между правящей элитой в целом и главарями преступного мира. Создается опасность превращения правового государства и общества в клептократию, криминальное государство и общество.

Системная коррупция – основная причина потери доверия к демократическим институтам и политической деятельности вообще. Ведь когда должностные лица оказываются замешанными в ненадлежащем исполнении обязанностей, имеющем признаки коррупции, исчезает доверие не только к ним. Пропадает доверие к соответствующему органу публичной власти, рушится вера в государство как таковое.

Каким бы демократичным ни провозглашалось государство, системная коррупция превращает граждан даже не в подданных, но в заложников гигантской преступной группировки, фактически захватывающей весь аппарат публичной власти. В конечном счете, погрязнув в коррупции, представители "государственной машины" теряют публичность как конститутивное качество, которое единственно оправдывает (легитимирует) все их властные прерогативы и обуславливает повиновение со стороны частных лиц.

Совокупный ущерб огромен, причиняемый – причем в самой долговременной перспективе – восприятию права как непреложной ценности, а также проявлению лояльности по отношению к государству. Тяжкие последствия незаживающей раны, наносимой принципу доверия к действиям публичной власти, презумпции законности нормативных актов (имея в виду прежде всего метастазы правового нигилизма), поистине не поддаются оценке.

Коррупция – явление, неотвратимо отчуждающее государство от народа. Еще столетия тому назад было замечено, что беспредельная коррупция чревата столь же беспредельным ограничением прав и свобод. Существует жесткая и многократно проявившая себя в мировой истории взаимосвязь между коррупцией и различного рода искажениями демократии. "Свобода коррумпированной нации – недолговечна" (Эдмунд Бёрк). Именно в стремлении предупредить гибель демократии народ, в поисках спасения от обуянной коррупцией элиты, "сам возжелает деспотического правления" (Бенджамин Франклин). Это побуждает противостоять коррупционному распаду не просто отраслевыми, но именно конституционными средствами. Об этом свидетельствует вся история конституционализма.

Подрывая доверие к действиям публичной власти, системная коррупция обесценивает в том числе значимость и политической свободы, и политического участия как такового. Поэтому крайне важно не только эффективно выявлять и расследовать коррупционные преступления, сполна воздавая за их совершение, но и делать все возможное для предотвращения системной коррупции. В том числе усиливая качество антикоррупционной экспертизы в нормотворчестве.

Пораженное системной коррупцией правление с легкостью имитирует иные государственные типы – от традиционного до правового. Однако под идеологическим декором скрываются изъязвленные системной коррупцией институты, негодные для поддержки каких бы то ни было ценностей, ни традиционных, ни либеральных. Все это создает смертельную опасность для цивилизации права. Системная коррупция порождает возможность тотальной криминализации общества и государства.

А сейчас попробуем рассмотреть это явление через призму одного крайне важного концепта, который возник как правовой, но стал, по существу, одной из философских, мировоззренческих основ современного общества.

Есть закрепленный еще в Дигестах рубикон – Publicum Ius est quod ad statum rei romanae spectat, privatum quod ad singulorum utilitatem / Публичное право относится к положению <римского> государства; частное право относится к пользе отдельных лиц (D. 1.1.1.2.). Он был, есть и будет первоосновой права. Без всяких преувеличений. В трудах дореволюционных правоведов такое деление права именовалось "Ульпиановым делением". Разделением публичного и частного определяется структура большинства национальных правовых систем и построение права в целом. В этом полноценность бытия цивилизации права и собственно правового государства.

Вы можете задать вопрос: не утратило ли актуальность это размежевание в наши дни с учетом изменчивости предметного наполнения отношений, подпадающих под соответственно публично- и частно-правовое регулирование? Да, это так. Граница между частной и публичной сферой исторически подвижна.

Тем не менее, невзирая на отмеченную динамику, на протяжении всех эпох сохранялось отчетливое понимание: публичное начало есть единственно возможный способ правовой защиты от ужасов "войны всех против всех" как общего блага, так и частных лиц. Но лишь при сохранении публичности, которая в рассматриваемом контексте проявляет себя прежде всего в непроницаемости публичной власти для каких бы то ни было партикулярных стремлений (помимо, разумеется, признаваемых законом каналов коммуникации – обращения, петиции и т.д.). Собственно говоря, только эта отстраненность от частных вожделений позволяет видеть в субъекте, наделенном правомочием и силовым ресурсом, носителя публичного начала, признавать его публичной властью.

Делая публичную власть проводником частных интересов, коррупция должностных лиц и прежде всего коррупция системная извращает саму суть этой власти. Устраняет ее ключевую черту – публичность. Когда публично-правовые инструменты, вверенные для отстаивания общего блага, обращаются в орудия частных интересов – безотносительно конкретных способов и преследуемых коррумпированными должностными лицами целей – государство теряет легитимность. Оно просто перестает быть таковым, хотя бы даже в облике этатистского левиафана.

Именно этим обстоятельством обусловлена уникальность коррупции. В самом этом термине проявляется причинно-следственная связь между злоупотреблением властным полномочием в частных интересах и упадком публичных институтов, деморализацией общества, разложением государства.

Одержимая системной коррупцией публичная власть превращается – да простится этот культмассовый, но очень емкий образ, почерпнутый из жанровой разновидности фильмов ужасов, сюжет которых построен на кошмарных трансформациях человеческого тела, – в подобие ксеноморфа. Инопланетной особи, чьи эмбрионы, проникнув в тела землян, паразитически там вызревают. А затем вырываются наружу. Раздирая человеческую плоть и убивая переставшего быть нужным донора. Прибегая к аллюзии с названием известного фильма, коррумпированная власть становится Чужим. Ибо коррупция бесконечно отчуждает публичные институты от задач, связанных с достижением общего блага в совокупности всех его слагаемых.

Стартовым механизмом этой чудовищной метаморфозы как раз является системная коррупция.

Социально-экономическая подоплека последствий коррупции донельзя проста – горстка чиновников, допущенных до казенного пирога (распределение публичных бюджетов), лишает граждан причитающихся им социальных, экономических и политических благ.

Трата казенных средств, обусловленная целями не столько общественного благосостояния, сколько личного обогащения, очевидно искажает структуру публичных расходов. Коррупционное завышение стоимости проектов с публичным финансированием означает потерю астрономических сумм, которые в противном случае пошли бы на национальные нужды.

Коррумпированное распределение государственных заказов, резко снижая качество государственных услуг и инфраструктуры, несет угрозу здоровью, безопасности и даже жизни граждан.

В целом, сводя на нет защищенность прав и свобод, коррупция радикально увеличивает социальную пропасть при одновременном стремительном падении индексов человеческого развития. Людские бедствия в наш век все чаще оказываются обусловленными не стихийными бедствиями или эпидемиями и даже не войнами, но, в конечном итоге, последствиями коррупции, прежде всего гигантских хищений из бюджета.

Коррупционные издержки, являясь скрытым сбором криминального характера, падают тяжким, порой неподъемным грузом и на предпринимателей, и на потребителей. Собственно говоря, именно системная коррупция делает экономику криминальной (это понятие, заметим, шире того, что принято именовать "мафиозной экономикой").

Говоря же, что называется, начистоту, самые роковые последствия коррупции заключаются даже вовсе не в том, что кто-то незаконно обогатился на несколько миллионов, пусть даже миллиардов. А в том, что соответствующая деятельность совокупно причиняет куда больший вред экономике в целом. Подобно тому, как чеховский злоумышленник, обогатившись на стоимость нескольких открученных от железнодорожных путей гаек, пошедших на грузила для рыбной ловли, при этом пускает под откос составы со всем, что в них находится, и парализует движение всей магистрали.

Принося коррупционерам миллионы, но снижая при этом конкурентоспособность, производительность, инвестиционную привлекательность, коррупция обходится остальным налогоплательщикам в десятки и сотни миллиардов. Возможно, тут счет уже идет на триллионы.

Обогащение кучки лиц на микроскопические суммы – в координатах не уголовного законодательства, а процентов от роста (вернее, замедления или падения) валового национального продукта – наносит стократный урон экономике. А значит, и тем, кто с этой экономикой связан. То есть нам всем.

Коррупция подталкивает к чудовищной должностной халатности. Ведь для казнокрадов нет ничего более желанного, чем масштабные катастрофы, ибо на будто бы причиненный ими ущерб можно списать все ранее похищенное.

Коррупция – это не только казнокрадство и взяточничество, но и вывоз капиталов за границу. Оттого коррупционер легко становится объектом манипуляции со стороны враждебных его стране сил – разведок недружественных держав, закрытых клубов и иных мутных сетевых структур.

Как сказано, "где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Евангелие от Матфея 6:21). Где сокровище коррумпированных элит? Большей частью в активах, попрятанных по офшорам.

Может ли "сердце" с таким местонахождением радеть о безопасности и обороноспособности своей Родины?! Нет и нет. Коррупционеру невдомек проникновенно-грозное предупреждение святителя Николая Сербского (Велимировича), начавшее стремительно сбываться после 2022 года: "Не обкрадывай Родину. Не вывози свой капитал за границу. Знай, что если погибнет твоя держава, то и ты погибнешь, прежде чем перескочишь границу и прижмешь свой капитал на чужой земле. Твоя жизнь пропадет в твоей державе, а твои деньги – в чужой".

Потому что у него вместо Родины – кормовая база. И только.

Но не только поэтому коррупция крайне негативно влияет на национальную безопасность. Коррупционеры, как показывают расследуемые сейчас дела, могут расхищать средства, предназначенные для защиты государства, не обращая никакого внимания ни на СВО, ни на угрозы, исходящие от коллективного Запада.

Кроме того, фактор коррумпированности органов власти активно используется при организации так называемых "цветных революций", первой фазой которых выступает дискредитация властей и маркировка их как коррумпированных и нелегитимных.

Коррупция наносит удар не только по правовой государственности. И даже не только по государственности как таковой. Но и по всему социальному космосу, который мы привыкли называть обществом. Оно гибнет, когда корысть отдельных индивидов начинает превалировать над ценностями, обладающими публичной значимостью, над интересами национального коллектива и слагающих его сообществ.

Вглядимся в происходящее:

• коррупция медленно обескровливает медицину и образование, науку и транспорт, экологию и жилищное хозяйство;
• коррупция вручает паспорта тысячам не владеющим государственным языком мигрантам;
• коррупция прокладывает русло льющихся в страну, без затруднений минуя таможенные терминалы, наркотических потоков;
• коррупция, удалив охрану и заперев запасные выходы в "Крокус Сити", устраивает смертельную западню для сгоревших там заживо;
• коррупция образует жуткие очаги беззакония, криминальности наподобие Кущевки.

Всего не перечислишь.

Через несколько дней, 24 мая, исполнится 85 лет со дня рождения поэта, творчество которого, как и наш Форум, связано с Петербургом. Это ему принадлежат строки: "Говоришь, что все наместники – ворюги? / Но ворюга мне милей, чем кровопийца..." Конечно, вы поняли, о ком речь. Да, это Иосиф Бродский. Вероятно, он никак не мог предполагать, что самыми популярными – даже среди тех, кто никогда не прочел ни одного его стихотворения – станет двустишие из "Писем римскому другу".

При всем уважении к нобелевскому лауреату с этим подходом не могу согласиться. И не потому, что ссылка на авторитеты, хотя бы поэтические, не может считаться полновесным доказательством.

Но прежде всего из-за превратного истолкования этого – возможно, художественно оправданного – преувеличения частью нашей общественности.

Теми, кто рассматривает коррупцию в качестве некоего сателлита – спутника, части механизма функционирования экономики. И в этом смысле преподносится или утверждается, что коррупция не всегда для экономики зло, а в отдельных случаях она даже способствует экономическому росту, в связи с чем подразделяют коррупцию на "хорошую" или "плохую", ссылаясь на примеры зарубежного опыта.

Теми, кто бросил в начале девяностых лозунг "обогащайтесь любой ценой" (ставший, подобно большевистскому кличу "грабь награбленное" мощнейшим идеологическим оружием массового поражения) и резво принялся его претворять. Теми, кто трактует пару строк из подражания Марциалу карт-бланшем на присвоение воздвигнутого на костях и каторжном труде нескольких поколений национального достояния и индульгенцией за все в этой связи содеянное, пусть даже идущее вразрез с элементарными требованиями морали и права.

Тогдашний московский градоначальник предлагал даже, по существу, легализовать взятки, исходя, судя по всему, из того, что коррупция может быть и "хорошей", а потому – официально допустимой и одобряемой.

Да и западные авторы вкладывают в уста своих персонажей суждения о хорошей коррупции, пусть и несколько в другом контексте. По сути, оправдания, расточаемые коррупции, сводятся к двум незамысловатым тезисам.

Первый озвучил знакомый всем вам мультперсонаж – Гомер Симпсон: "Конечно, мэр берет взятки, но он также следит за тем, чтобы поезда отправлялись вовремя".

Второй провозгласила брехтовская маркитантка, многострадальная Мамаша Кураж: "Только на продажность мы и можем рассчитывать; до тех пор, пока она существует на свете, судьи нет-нет да будут выносить мягкие приговоры, и даже невиновного могут, глядишь, оправдать".

В обоснование или оправдание "хорошей" коррупции указывается, что когда законодательство неэффективно, зарегулировано – вступает в действие коррупционный механизм, который, как "смазка", при помощи чиновников ускоряет процесс принятия решений, помогая частному бизнесу. При "хорошей" коррупции полученные в виде взяток и откатов деньги якобы остаются в стране, где власть создает возможности для экономического роста. Крамольно, но утверждается, что "хорошая" коррупция способствует созданию благоприятного инвестиционного климата, а коррупционный капитал – это некая рента с роста частного бизнеса. При условии, если лишь небольшая часть коррупционных денег уходит за рубеж, то предполагается возрастание объема реинвестирования обратно в национальную экономику, а потому коррупция не так и вредоносна.

И может возникнуть соблазн (а некоторые исследователи и даже политики, правда, не действующие, его даже реализовали) сказать – а может так и надо, зачем с этим бороться. Подавление коррупции, дескать, ударит по экономике и управляемости страны гораздо больнее, чем все коррупционные посягательства вместе взятые. Неолиберальные борзописцы рисуют феерическую антиутопию. Победа над публичной коррупцией, вещают они, повлечет за собой катастрофу. "Страна, власть которой очищена от бизнесменов, обладателей имущества за границей, и коррумпированных прагматиков (т. е. тех, кто умел устраиваться, зарабатывать, договариваться), прогнавшая предпринимателей, которые еще вчера знали, "кому заносить", и работали, а сегодня вообще не могут встроиться в бизнес, полностью занятый "своими", окончательно свернет на тоталитарный путь развития".

Помнится, не слишком сейчас популярный классик в своем главном произведении отмечал: "При 50 процентах капитал положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы". В России 1990-х гг. коррупция, неразрывно сопровождая, быть может, самое несправедливое за всю историю человечества событие – грабительскую приватизацию общенародной собственности, – приносила невообразимо большие барыши. Эта эпоха принесла отчетливое понимание: "ворюги" и их клиентура, на всех парах разоряя то, что некогда гордо звалось закромами Родины, с легкостью могут и убивать, и пытать, и развращать – во имя сохранения в целости наворованного, в том числе дабы не делить его с себе подобными.

В условиях системной коррупции "ворюга" из упомянутого двустишия – совсем не антитеза "кровопийце". Граница между ними исчезает. Миллиардные коррупционно сколоченные состояния появляются благодаря "силовому сопровождению" корпоративных войн и принудительному перераспределению бизнес-состояний, фабрикации уголовных дел и неправосудным решениям, возводятся на сломанных судьбах и оборванных жизнях.

Расхитители бюджета, равно как и те, кто помогает изобретать и проворачивать все эти "схемы" и "комбинации" – по итогам которых больницы не получают лекарств, на детских площадках оказываются смертельно опасные элементы, в школьные столовые приходит просроченное питание, дороги остаются без покрытия, взрываются гнилые трубы с горячей водой, рушатся только что прошедшие капитальный ремонт многоквартирные дома…. каждый из вас может, уверен, продолжить этот список до бесконечности – даже не мародеры. Но матерые душегубы. Несущие смерть.

Не бороться с коррупцией нельзя. Она не может быть хорошей. Дело в том, что наличие "откатов" означает, что часть государственных средств уходит не на государственные нужды, а в карманы чиновников, а полученный продукт при этом как минимум на соответствующий процент ухудшает свое качество. Главное, что именно коррупционность является фактором, который "выворачивает наизнанку" как всю суть экономики, так и всю суть власти. Любое коррупционное поведение нарушает нормы морали и нравственности, принципы равенства и справедливости (правовой эквивалент), противоречит предназначению и задачам власти и государства.

Если на уровне научных исследований, выступлений политиков идет речь, по сути, об оправдании коррупции, это очень опасно. Такое оправдание может идти в "массы" в учебном процессе, в письменных и электронных публикациях, что не только способно воспитать толерантность к коррупции, но и "привить уважение" к такого рода экономически или психологически оправдываемому поведению. Возможно, пора вводить санкции за такое "оправдание коррупции", к примеру, как за оправдание терроризма или фашизма?

Одним словом, коррупционная "приватизация" публичной власти, обращающая ее в инструмент частного обогащения, ни на йоту не лучше иных форм узурпации – мятежа, государственного переворота и т.д. И даже гораздо опаснее их. Открытым попыткам захвата власти можно дать своевременный отпор. Распознать же коррупционный захват, действенно противостоять ему и отразить его – многократно сложнее.

Не зря Николо Макиавелли уподоблял коррупцию тем болезням, которые трудно диагностировать, но легко лечить поначалу, тогда как в запущенном состоянии легко выявить, но уже почти невозможно вылечить.

…Казалось бы, сотрясавшие медийное пространство 90-х гг. лицемерные сетования на то, что драконовские антикоррупционные программы будто бы негативно влияют на личные свободы и основные права, и дескать оправдывают жестокое отношение к гражданам, остались далеко в прошлом. Но нет. О них напомнили некоторые отклики на резонансное Постановление КС РФ №49-П от 31 октября 2024 года.

Отклики, приравнивающие устранение процессуальных лазеек, позволяющих спасти от изъятия коррупционные активы, к чуть ли не ниспровержению института частной собственности как таковой. Но разве какой бы то ни было институт, включая частную собственность, может формироваться криминальным образом? Отчего обращение в доход государства имущества физического лица, многократно превышающего все его совокупно взятые легальные доходы, отождествляется с "переделом собственности"? С каких пор хищения и взятки превратились в основания возникновения права собственности? С каких пор возврат собственником похищенного стал недопустимым покушением на институт частной собственности как таковой? В кривом зеркале псевдолиберализма все это оказывается возможным. Но коррупционная оргия, какими бы фиговыми листками она ни прикрывалась, не может продолжаться вечно.

А все попытки быть "адвокатом дьявола" – доказать, что коррупция при определенных обстоятельствах не только безвредна, но даже полезна – оборачиваются апологией коррупции, а тем самым – циничным наветом на человека с его достоинством и вечными идеалами справедливости и равенства, на право и государство как стражей общего блага.

Говоря образно, служением этому дьяволу.

Безусловно, все сказанное выше о генезисе этого явления касается и российской коррупции. Более того, она существовала в России, видимо, всегда. Достаточно вспомнить исторический анекдот, а может быть, и быль, про реакцию Александра Меншикова (по некоторым версиям – Павла Ягужинского, кстати, первого российского генерал-прокурора) на якобы готовящийся указ Петра I (– Всякий, кто украдет из казны настолько, сколько стоит веревка, на той же веревке повешенным будет; – Без подданных останешься, Минхерц). Но на "общечеловеческие" коррупционные факторы накладываются и специфические, вызванные коренным изломом социально-экономического строя и распадом СССР.

Согласно достаточно распространенному в публицистической литературе мнению, корни происходящего исходят из уже достаточно далекого прошлого. Якобы в начале 1945 года Аллен Даллес высказал идею, определившую новую в то время стратегию завоевания (экспансии), реализации американской послевоенной доктрины против СССР. Она применима по существу к любому из государств и сейчас. Заключается она, прежде всего, в разрушении идеологии, общественной нравственности, духовных, исторических ценностей. Это называют в публицистике "планом Даллеса".

Способ и средства такой стратегии фактически – подмена ценностей на фальшивки, разложение общества, для чего, согласно этой стратегии, необходимо обратить материальную мощь прежде всего на оболванивание и одурачивание людей, сделать главную ставку на молодежь, на ее развращение, на растление людей с детских, с юношеских лет, вытравливая из литературы и искусства их социальную сущность. Литература, театры, кино – все должно изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства, насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – всякую безнравственность. В управлении государством необходимо создать хаос и неразбериху, незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Возводить в добродетель бюрократизм и волокиту, осмеивать честность и порядочность, культивировать хамство и наглость, пьянство и наркоманию, ложь и обман, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы духовной нравственности. Таким образом расшатывать поколение за поколением.

18 августа 1948 г. – спустя три года после даты, с которой публицистическая традиция связывает так называемый "план Даллеса", Совет национальной безопасности США принял согласующуюся с пересказами "плана Даллеса" директиву 20/1 "Цели США в войне против России", послужившую началом информационной войны против СССР. К этому времени относится и план войны под кодовым названием "Дропшот", включающий в себя широкомасштабную психологическую войну в качестве одной из важнейших задач США, направленную на уничтожение поддержки народами СССР системы правления, на формирование сознания и осознания реальности свержения Политбюро. В документах говорится, что "эффективного сопротивления или восстаний можно ожидать только тогда, когда западные союзники смогут предоставить материальную и руководящую помощь, заверить диссидентов, что освобождение близко".

Вряд ли можно спорить с тем, что происходило очернение истории, опошление человеческих отношений, формирование иного отношения к героям – реальным и книжным, создание культа наживы. Именно так, основываясь на лжи, на вымысле, на полуправде разрушается общество и государство с опорой на экспорт чуждых идей и идеологий, которыми творчество подменяется пасквилями и домыслами, ценности – иллюзиями.

В конечном итоге, та негативная морально-этическая атмосфера, которая сложилась к началу 90-х годов прошлого века, стала благоприятным фактором для коррупции. Но и само формирование этой атмосферы можно в широком смысле охарактеризовать в качестве идеологической, идейной, ментальной коррупции, разворачивающей вспять само сознание людей, их представления о действительных, истинных ценностях, подменяя или выкупая их за собственность, подобно индейцам, у которых золото выкупалось за бижутерию. Да и создание коррупционной атмосферы является вполне осязаемым результатом такого проекта, полностью вписывающегося в его цели.

Цели не изменились и по сей день, но уже применительно к современной России, а не к Советскому союзу, хотя нет ни того строя, ни той неугодной власти, ни той партии у руля государства, ни той объединяющей и соединяющей народы идеи и идеологии. Уже страна другая – "осколок" от раздробленного на части Советского союза. Однако все так же открыто или под прикрытием действуют иноагенты, иные проводники интересов коллективного Запада уж явно не в интересах России. Усилились методы влияния, воздействия, действий, их прикрытия.

По существу, это обусловлено тем, что Россия всегда, во все времена, представляла интерес для экспансии как страна, обладающая богатейшими природными ресурсами, владение и пользование которыми крайне важно для перспективного экономического развития. Однако завладение ими силовым, военным путем не представлялось и не представляется возможным, что многократно подтверждалось и подтверждается сейчас. В этой связи сильная, суверенная Россия не угодна Западу, если только ее власть не служит и проводимая ею политика не отвечает его коллективным интересам.

Именно в этом суть политики холодной войны, современной враждебной политики, направленной на ослабление России, ведения гибридной войны, частью которой безусловно является поддержание, культивирование коррупции в качестве общественного явления, разлагающего власть и общество.

Но дело не только в этом. Революционное, по сути, изменение общественного строя требовало формирования когорты обладающих силой и влиянием сторонников этих преобразований. Кого-то "назначили" олигархом. Кто-то получил кусок поменьше. Но советская экономическая элита в любом случае поняла, что если она примет новый строй, она может уверенно сделать своей достаточно значительную часть бывшей советской собственности. Что и случилось. А потому – она не задействовала свой ресурс для защиты советского строя.

Приватизация была проведена таким образом, что уже самые первые этапы строительства новой российской государственности оказались в глазах социального большинства, возлагавшего на создание этой государственности огромные надежды, воплощением вопиющей несправедливости. И это ощущение несправедливости в ключевом конституционном вопросе о собственности не могло не проецироваться на все государственные и правовые институты.

Но ведь это не просто субъективное ощущение социальных аутсайдеров и неудачников. Есть очень детальный и содержательный анализ правовых аспектов приватизации, проведенный Счетной палатой РФ. В докладе 2005 г. доказательно описывается множество допущенных в ходе приватизации грубых правовых нарушений. Есть и обстоятельные зарубежные исследования, на основе которых Всемирный банк определил российскую приватизацию как инсайдерскую (т. е. дал ей самую жесткую из всех возможных в его терминологии негативных правовых оценок).

Грубые правовые нарушения, сопровождавшие постсоветский передел собственности, создали в стране ту – признаем, весьма массовую – "антиправовую нормативность" и коррупцию, которая существенно затронула российский социальный и государственный организм. Произошло коррупционное сращивание части бизнеса и государственной бюрократии. К сожалению, затронуло и судебно-правовую систему. Не получив адекватного отпора в виде правовой оценки и судебных санкций, многие из коррупционных героев "историй успеха" пришли к ощущению собственной безнаказанности и социальной исключительности. Все это нельзя предать забвению.

Убежден, что без легитимации сложившейся формы собственности в глазах основной массы населения, мы не достигнем должного успеха в борьбе с криминалом. При этом не хотел бы, чтобы мои слова поняли, как призыв к национализации приватизированного. Универсальные (подчеркну – именно универсальные) конституционные основания для этого отсутствуют, а "метания" государства из стороны в сторону в столь деликатном вопросе отнюдь не увеличат доверие к нему – по крайней мере, среди тех, которые могут быть реальными акторами экономического развития. Но получение в свое время по существенно заниженной стоимости значительной части национального достояния продолжает налагать на ту часть российского бизнеса, стартовые активы которого сформированы именно таким образом, определенные обязательства перед страной, перед гражданами, перед своими работниками в контексте конституционного принципа социального государства (ст. 7 Конституции РФ) и предписания о социальном партнёрстве, экономической, политической и социальной солидарности (ст. 75.1 Конституции РФ).

Таким образом, экономическая несправедливость, имевшая место при трансформации советской собственности в частную, сама по себе была во многом коррупцией, и в свое время усилила коррупционную атмосферу в обществе.

Но не забывал бы о том, что все это происходило на фоне того, что наш Президент России В.В. Путин назвал "крупнейшей геополитической катастрофой века" – распада СССР. Для нескольких поколений россиян, родившихся и выросших в СССР, на какой-то период сложилось ощущение неполноценности, "осколочности" государства, которое было ядром некогда единого целого. И, в отличие от титульного населения других бывших республик СССР, которое, по крайней мере, имело повод радоваться независимости, для большей части населения России – русского народа, который был для Советского Союза, объективно говоря, также государствообразующим, – чувство невосполнимой утраты на несколько лет стало определяющим. И только политика действующего Президента позволила нам пережить этот тяжелейший период и вновь почувствовать себя гражданами великой Державы.

Но, что называется, "в моменте" психологический шок все равно состоялся. И породил следующую логику: ну, раз это осколок, значит от него можно "оттяпать" еще кусочек, все равно никто не заметит. Вот и "оттяпывали" многие из тех, кто имел такие возможности.

И даже обратите внимание на некоторую синонимичность: "распад" (СССР) и "коррупция" как разложение ("corruptus" на латыни, кстати, не только "развращенный, испорченный", но также – сломанный или уничтоженный). Печальная и символичная синонимичность …

Сказанным я отнюдь не собираюсь оправдывать современную российскую коррупцию по принципу "что естественно, то не безобразно". Время разбрасывать камни давно прошло, теперь время собирать камни. Но понимание ее истоков – важный аспект в поиске рецептов лечения.

Не дать превратиться коррупции в приводной ремень публичного управления – наш конституционный долг. И даже больше – императив выживания. Личного, профессионального, национального. Стоит только ослабить антикоррупционную решимость, как рушится главное – цивилизация права – высший взлет человечества. Достижение драгоценное и вместе с тем очень и очень хрупкое.

Много в этом плане уже делается прямо на наших глазах. Громкие коррупционные дела последних лет убеждают как в наличии стойкой политической воли, так и в том, что неприкасаемых нет. И это отрадно. Ликвидация системной коррупции и предотвращение клептократии – цель вполне осуществимая. И за ее достижение стоит бороться – ради господства правового равенства (эквивалента) и справедливости, во имя цивилизации права.

Россия обязана высвободиться из сетей системной коррупции.

В наших силах укоротить коррупции. Не дать ей пустить под откос социальное и экономическое развитие, от которого зависит будущее России. Не позволить ей разжигать конфликты, губящие гражданское согласие и взрывающие политическую стабильность.

Чтобы победить коррупционный натиск, укротить самые его вредоносные порывы, необходимо действовать координированно, поступательно и безостановочно по стратегическим направлениям – Сдерживание, Профилактика, Просвещение. Напомню, на фасаде Сената размещены символические фигуры: "Закон", "Бдительность", "Истина".

Уголовная репрессия, составляя часть непосредственного сдерживания, не должна быть ослаблена. Тем более и на текущем этапе, и на обозримую перспективу против коррупции требуется неуклонно конституционно-правомерная беспощадность. Однако одними уголовно-правовыми мерами не обойтись. Для успешной борьбы с коррупцией требуется успешное продвижение по каждому из обозначенных направлений, что зависит и от нормотворчества, и от правоприменения, а также от массового и профессионального правосознания.

Ныне идет интенсивное становление российской конституционно-правовой модели противодействия коррупции.

Подчеркну, что вынужденный выход России из некоторых антикоррупционных соглашений, который был, как известно, обусловлен недружественными действиями международных структур, следующих в фарватере коллективного Запада, вовсе не равнозначен полному отказу от международного сотрудничества – на многосторонней и двусторонней основе – в борьбе с коррупцией. Но, избегая самоизоляции, не стоит допускать и слепого копирования зарубежного опыта. Надо точно оценивать использование иностранных образцов в национальной правовой системе – дабы не впасть, как это уже не раз бывало, в "неумное, слепое" подражание.

Текущий год провозглашен ООН Годом гражданского мира и согласия. Пребывающая в сетях системной коррупции публичная власть не способна поддержать общественное согласие, защитить гражданский мир. Если удастся справиться с коррупционными угрозами конституционному строю, то и в 2025 году, и во всех последующих у нас будет – безотносительно от предложений международных организаций – и мир, и согласие. Если же системная коррупция не будет "отринута как сатана низвергнут с небес" (Эдмунд Бёрк), все слагаемые конституционного строя рискуют столкнуться с нарастающей деградацией. И республиканская форма правления. И федеративная форма государственного устройства. И демократический политический режим.

Ослабляя легитимность публичных институтов, системная коррупция резко снижает для граждан ценность нашей Конституции как формализованного общественного договора ("Мы, многонациональный народ Российской Федерации… принимаем…Конституцию") и реального общественного договора (фактической конституции), основой которого является общественное согласие, социальное партнерство, экономическая, политическая и социальная солидарность.

Участие в общественном договоре проявляется в лояльном поведении граждан, поддержании гражданского мира и согласия. Соответственно, отход от него выражает себя в нелояльности (пассивной – проявление недоверия к публичным институтам и их действиям; активной – совершение различного рода правонарушений), вплоть до самых крайних ее форм. Самое страшное, если коррупция сама фактически превратится в предмет общественного договора, станет "новой нормальностью". Знаменующей крах и государства, и права.

Таким образом, борясь с коррупцией, отстаивая целостность публичной сферы, ее непроницаемость для каких бы то ни было частных интересов – свойства, ограждающие равенство и справедливость и тем самым сообщающие государству легитимность, – мы отстаиваем само государство как силу, связанную правом. Спасаем общественный договор от порчи и расторжения.

Оттого возрождение доверия общества к государству, существенным образом ослабленного коррупцией, имеет огромное конституционно-правовое значение.

Бескомпромиссное противодействие коррупции будет самым убедительным в глазах граждан свидетельством действительности общественного договора. Неписаного, но осознаваемого каждым из нас соглашения. Именно он легитимирует публичную власть и все ее институции. Именно он скрепляет гражданский мир.

Возможно, последовательная ломка коррупционной парадигмы способна даже стать ядром обновленного общественного договора.

Подлинным мерилом величия и достоинства России является нераздельность права и правды. Во всяком случае такой страны, какой была, является и, верю, будет и впредь оставаться наша Родина. Право – главное оружие правды. И оно должно сдержать коррупционный натиск. Однако выполнение этой миссии требует большего, чем то, что могут дать какие бы то ни было нормативные и институциональные средства. Важна тесная взаимосвязь права с правдой и верой, моралью и нравственностью в сознании и действии всех, кто и создает право и претворяет его в жизнь.

Противодействие коррупции должно быть не декоративно-имитационным, но столь же системным, как и само явление. Отдельные коррупционные действия, вне зависимости от величины преступно полученных благодаря им активов, – лишь симптом болезни. Разумеется, при тяжком недуге не обойтись без обезболивающего и жаропонижающего. Но вместо целостного исцеления от недуга нельзя лишь заглушать отдельные его симптомы, хотя и самые острые.

Ведь, если вдуматься, коррупция доставляет общественному организму не меньшие страдания, чем те, что изображены на полотне, о котором шла речь вначале. Она "сдирает" процессуальные и процедурные покровы правовой государственности, перебивает ее становой хребет – принципы справедливости и равенства перед законом, – и обрекает публичные институты на мучительную агонию.

Всю горечь этой метафоры дано воспринять именно нам, правоведам. И оттого кому как не нам добиваться – в текущем нормотворчестве, судебном и административном правоприменении, в каждом правореализующем действии – такого будущего, где коррупция, продолжая присутствовать в действующих параграфах уголовного кодекса и на страницах учебников уголовного права, перестанет, наконец, быть главной опасностью для всех без исключения конституционных ценностей и принципов.

В том числе и для конституционного принципа солидарности. Он утверждает национальное единство, которое поддерживает преемственная связь прошлых, ныне живущих и будущих поколений. Эффективное противодействие коррупции необходимо еще и потому, что снисходительность к запредельным взяткам и опустошающим бюджет гигантским хищениям – равнозначно предательскому забвению всех жертв, принесенных нашими предками во имя сегодняшнего относительного благополучия, и вопиющей безответственности по отношению к нашим потомкам.

Непримиримость гражданского общества, включая наше профессиональное сообщество к коррупционным поползновениям, – лучшая гарантия против попыток спекулятивной политизации проблемы коррупции, против направления противодействия коррупции в антироссийское русло.

Как бы ни был силен враг, с ним могут справиться профессионалы. Компетентные, нравственные и, разумеется, храбрые. Когда-то, в далеком 2004 г., мне довелось назвать тех, в ком мы нуждаемся прежде всего. Это храбрые судьи, помнящие, что "право" и "расправа" – лишь однокоренные, но отнюдь не равнозначные понятия. Потребность именно в таких профессионалах ныне кратно возросла. Причем противостояние коррупции требует не эпизодической отчаянной смелости, а повседневного мужества. Будничного героизма честности, личной и профессиональной.

Будут храбрые судьи, храбрые прокуроры и следователи – и тогда отрадный процесс очищения и оздоровления не за горами. Главное, пытаясь одолеть гидру системной коррупции, помнить: поле решающего сражения – это совесть каждого из нас. Выиграв его, не позволив коррупции растоптать нашу профессиональную репутацию, умалить чувство служебного долга – победим и в остальном.

А если, выражаясь образно, приустанем, то нам всегда напомнит о долге наш экземплум, визуальное наставление. Единая троица – могущественный Медный всадник, златоглавый Исаакиевский собор и величественное здание Правительствующего Сената – т.е. единство силы, правды и права. Гениальный образ сильной власти, которая – во имя высших ценностей и основываясь на праве – призвана дать отпор коррупционной гидре, защитить от хаоса и распада нацию и цивилизацию права.